Устин Иванович затягивается и продолжает:
— Раньше на той полосе болото стояло. Грязюка. Заросли, осока, и всякие лопухи стелились…
Садитесь вот под этой яблоней, и я вам одну легенду о тех болотах расскажу. Да какая это легенда — сущая правда.
Вот тут и присаживайтесь. Это моя любимая яблоня. Возле нее, возле кучерявой, не одному черту оскомину сбивали… Вот здесь наши бабы эсэсовцу, карателю, рядно на голову набросила. Хорошо укутали… Он только успел завопить: «Доннер веттер… Неправильно воювайт…»
Чего там неправильно? Правильно! Именно правильно. Не грабь! Не лезь, чертова душа, куда тебя не просят. Не хватай! Пусть цветет, пусть растет. Схватишь — беды наживешь.
…Тихий украинский вечер. Воздух не шелохнется. Разве иногда дятел застучит да вверху легкий ветерок листвой зашелестит.
Тихо, чудесно.
— Видите вон те тополи, что над речкою, вдоль Ворсклы стоят? Там школа-десятилетка. Немного выше — детские ясли. Когда-то в этих местах один сумасброд хутор имел, в зарослях, в болотах жил. Он и сам словно из болота выскочил. Угрюмый, лохматый, злой… Нашего брата крестьянина мордовал да все о независимости пел… Очень о независимости заботился. Что ни банда — и он там. Что ни иноземная орда — и он сзади в обмотках плетется…
Заскочит в село, коршуном налетит и сразу деда Авксентия хвать за грудки: «Где твои сыновья?»
Не терпелось ему Авксентьевых сыновей поймать. Так не терпелось, что даже пена на губах выступала.
У деда Ковтюха Авксентия сыны богатыри были. Большевики. Солдаты. Они с германцем и в прошлой войне воевали. В Петрограде царя сбросили, Зимний брали. Храбрые, душевные, бесстрашные хлопцы. Старшего Василием звали, младшего — Петром.
Прибыли братья Ковтюхи из Петрограда в родное село, и дело пошло на всенародный лад. Панскую землю поделили, бедноту скотиной наделили. Бедняцкий комитет организовали… И меня в этот комитет избрали…
Повеселели люди. Вот там, в доме Жеглова, комитет обосновался. Жеглов — это такой панок был.
Возле этого дома рос высокий-высокий дуб. Столетний… На том дубе реяло знамя нашей победы — красное знамя. А еще выше — пятиконечная звезда. Высоко сияла, на всю округу видно было.
Да! Тот, с болота, бывало, подойдет и вытаращит глава. У него и прозвище было — Лупатый. Станет и хлопает своими зенками, а затем, будто кто ему фигу показал, скорчит рожу, еще раз исподлобья косо глянет и уйдет прочь, сжавшись как собака. Не по душе Лупатому пятиконечная звезда была, ой не по душе.
В комитете мне приходилось частенько дежурить. Дежурил вместе с отцом. Отец конфискованный панский инвентарь охранял.