А у Тимура были расцарапаны плечи.
Невидящим взглядом он смотрел в потолок и отдыхал.
Возбужденное дыхание его еще не улеглось. Светлана видела, как хищно расширяются его ноздри. Ей все больше нравился этот загадочный мужчина, — про которого она ничего не знала, да, пожалуй, и не хотела знать… Главное, что он был и что был он рядом, и что был горяч, как печка.
Поднявшись на локте, Светлана поцеловала Тимура в висок:
— Ты замучил меня чуть не до смерти. Я чувствую, что буду жить теперь сто лет.
Он улыбнулся в полумраке:
— Я отдохну немного. И минут через десять ты скажешь, что будешь жить лет двести.
Светлана тихо засмеялась и положила голову ему на грудь:
— Кто ты? Я ничего о тебе не знаю…
Она не видела, как он досадливо скривился:
— Считай, что спортсмен.
Светлана вдруг пожалела его:
— Ты же не выспишься. Как будешь завтра?
— Высплюсь. У меня только после полудня… встреча с тренером.
Они минут пять лежали молча. Светлана вдруг покосилась на обрывки своей одежды:
— Кофточку жалко. И юбку. Она мне очень нравилась.
— Мне тоже, — Тимур спустил руку с кровати, пошарил в темноте на полу, поднял брюки; вытащил что-то из кармана и бросил на подушку. — Не пойми меня только превратно…
— Что это? — покосилась Светлана на подушку.
— Пара тысяч баксов. Тебе хватит, чтобы купить себе что-нибудь нарядное…
— Деньги? — женщина изменилась в лице. — Ты решил мне заплатить? Но я же…
— Брось… Не делай из этого проблем. Я порвал у тебя что-то — считай, я заплатил штраф.
— Но я же не проститутка!..
Он захохотал:
— Но я же даю тебе не двадцать долларов. Давай договоримся: ты — моя женщина…
Светлана молчала минуту, потом улыбнулась:
— Хорошо… — такой вариант ее устраивал.
Виктория Макарова, 2 часа 20 минут ночи, 24 марта 1996 года, у себя дома.
Виктория вернулась в комнату и помогла Ольге Борисовне раздеть и уложить старика. По старой конспиративной привычке он уже включил радио погромче, чтобы сделать невозможным прослушивание.
— Что там творится, девочка? — спросил он ее домашним голосом.
Виктория, с которой сошел налет официальности и показной бодрости, ответила ему таким же семейным тоном:
— Не знаю, дедушка, нельзя понять, кто какую игру затеял. И, чувствую, это сложно не только для меня. То, что арестовали Глушко, возможно, еще ничего не значит…
Дед ласково взял ее за руку:
— Что тебя беспокоит, давай разберемся?
— Дело в том, что Кожинов ожидал каких-то событий именно вокруг фигуры Смоленцева, причем беспокойство и интерес проявил совсем недавно.
— Интересно, и в чем это выражалось?
— По его заданию я вела наружное наблюдение за Смоленцевым в день убийства.