– Какая же она маленькая? – мелькнуло у него в голове. – Еще столько места остается, еще одну такую Машеньку можно поместить.
– Доктор, с вами все хорошо? – услышал он где-то совсем рядом чуть взволнованный голос.
– Да, не беспокойтесь, я в полном порядке, – машинально ответил Орлов и посмотрел, кто говорит: операционная сестра Ольга внимательно следила за его действиями. – Оля, накрываемся!
Сестра подала стерильные простыни, и хирург ловко отгородил операционное поле, оставив неприкрытым только небольшой квадратик кожи в правой подвздошной области. Ольга подала блеснувший серебром под светом бестеневой лампы острейший скальпель.
– Можно? – Василий Яковлевич взял скальпель и вопросительно посмотрел на анестезиолога.
– Начинайте!
Сколько раз он проделывал это за свою жизнь? Сколько раз он вот так вот острым металлом рассекал беззащитную чужую плоть? Десятки, сотни, тысячи раз? Нет, пожалуй, тысячи еще рано говорить. Наверное, придет когда-то время, когда он вправе будет сказать и тысячи операций. А пока… А пока нужно рассечь плоть собственной дочери, маленькой Машеньки.
Орлов еще учась в институте, читал о хирурге из Питера Рогозове, который в 1961 году сам себе удалил аппендикс. У того не было выбора. Он находился в Антарктиде на длительной зимовке и других врачей за многие километры просто не было. Человек хотел жить и выполнил себе аппендектомию.
Василий Яковлевич с ребятами тогда спорили до хрипоты: трудно это или нет. И есть ли что трудней? Теперь он твердо уверен, что есть. Если б была возможность поменяться с Машенькой местами, то он, не задумываясь, сделал бы это. Да, он сам себя бы прооперировал, лишь бы не касаться дочери. Как ее оперировать? Как?!
– Девочка пять минут как в наркозе, – тихим вкрадчивым голосом вывел хирурга из оцепенения анестезиолог, – приступай. Дышать фторотаном не совсем полезно для здоровья.
– Начинаю, – выдохнул Василий Яковлевич и поднес лезвие скальпеля к маленькому квадратику кожи, белевшему между голубой тканью стерильных простыней.
Отточенными, выверенными годами движениями он ровно в намеченном месте рассек ножом мягкую на ощупь кожу, быстро погружаясь в такую податливую детскую плоть. Отец почувствовал, как с каждым нажимом на нож в его сердце отдается острейшая боль. Он знал, что его девочки сейчас не больно. Она тихо и мирно спала, но боль за его грудиной была другого рода.
Собрав всю свою волю в кулак, сжав до слышимого скрипа зубы, он продолжил операцию. Не встретив сопротивления, он уверено проник в брюшную полость. Мутный выпот, рыхлые сгустки фибрина встретили его внутри. Черт! Начался перитонит. Руки чуть завибрировали, но он снова заставил себя успокоиться и живо отыскал купол слепой кишки, где располагался червеобразный отросток. Облаченными в тонкие перчатки пальцами привычно нашел воспаленный орган. Вот он, собака! Дальше дело техники. Через минуту аппендикс – толстый, длинный, неестественно багрового цвета рудимент слепой кишки, покрытый гноем и фибрином, полетел в тазик.