Мы проследили за ним до съемной комнаты в двухстах ярдах от «Темной лошадки» и в одном квартале от дороги, связывавшей трактир с лагерем.
– Мелкий гаденыш неплохо устроился, – заметил я.
Талисманы производились прямо здесь, из самодельной бумаги, с помощью самодельных чернил и качественных каллиграфических кистей. Комната была настолько пропитана магией, что даже я, не имеющий таланта к колдовству, почувствовал.
– Взгляни, – сказала Взятая, развернув найденный на подставке в углу свиток.
Он был исписан символами, похожими на те, что мы видели на талисманах. С каждым соседствовал комментарий на леваневском – древнем языке Алоэ. Я узнал алфавит, но прочесть смог лишь несколько существительных.
– Это словарь. Наверняка украден из городской библиотеки, – проворчал я. – Эти символы – не буквы, а иероглифы.
– Понятно. Кто-то решил основательно похулиганить.
Озорной Дождь издала горловой звук, сопроводив его резким взмахом руки. Третий пискнул. Он потихоньку крался к выходу, но теперь его ноги буквально прилипли к полу.
Я не сдержал смех.
– Теперь понимаешь?
– Понял, как только увидел, кого мы поймали. Ты была права. Я сглупил – следовало первым делом пойти сюда. Не так уж трудно было догадаться, кто все это затеял.
Я вошел в «Темную лошадку» первым и сразу направился в угол, к любимому столику. Одноглазый, Гоблин, Эльмо и ехидный старый повар Голавль воодушевленно резались в тонк. Одноглазый, как обычно, проигрывал, но настроение у него все равно было отличное.
– Вашу мамашу! Смотрите, кого кошка сюда загнала! Мы по тебе скучали, подкаблучник. Твоя старушка выпустила тебя на прогулку? Или ты наконец сбежал?
Угрюмый Гоблин отколол шуточку о том, что подумает моя женушка в Башне, если узнает, что я ей изменяю. Без укоризны. Озорной Дождь – бабенка что надо, и Гоблин настоятельно просил сообщить ему, если между нами все кончится.
Вдруг он запнулся и потерял дар речи. Сам, без посторонней помощи. Его жабья морда побледнела.
Одноглазый скинул карту, выругался насчет новой, затем решил взглянуть, что так напугало Гоблина.
Одноглазый не мог побледнеть. Природа лишила его такой возможности. Вместо этого он превратился в живую статую.
Следом за мной в трактир вошла Озорной Дождь, таща за шкирку Третьего. Шуточки ей не понравились.
Я ее предупреждал. Солдаты – народ грубый, даже в мирное время, когда им нечего делать. Людям утонченным – то есть всем, кто воображает себя более воспитанным, чем окружающие, – нужно пройти проверку в реальных условиях, прежде чем по-настоящему нюхнуть дерьма.
Я усмехнулся: