– Император призвал к себе Гемелла. Не тебя. Ты понимаешь, что это значит?
Мы оглянулись и увидели, что Гемелла действительно нет среди тех, кто стоял вокруг навеса. Он был внутри временных покоев, сооруженных из ткани, где пребывал Тиберий с несколькими рабами и самыми верными телохранителями. Меня охватило волнение. Ничего хорошего нам это не сулило.
– Это не значит ровным счетом ничего, – спокойно ответил Калигула.
На лице Макрона было написано обратное.
– Это значит, что слухи подтвердились. Он или уже составил новое завещание в пользу Гемелла, или вот-вот составит. А если этот документ будет обнародован, то заодно станет твоим смертным приговором.
Калигула неторопливо кивнул, но никакого беспокойства по-прежнему не проявил.
– Завещания пока никто не видел, и в ближайшее время ничего не изменится. Я слышу биение крыльев фурий. Мой двоюродный дед делает свои последние вдохи.
Префект смотрел на него с недоверием:
– Ты все путешествие простоял у борта. Ты не можешь этого знать.
– Могу, – обронил брат со свинцовой уверенностью в голосе, от которой меня пробрала неприятная дрожь.
Префект озадаченно свел брови. Я открыла рот, чтобы выяснить причину такого спокойствия брата – предмет-то крайне важный! – но мои слова потонули в крике в задней части биремы. Он быстро разросся в какофонию сердитых, испуганных голосов и завываний, слегка приглушенных императорским кожаным навесом. Из невнятного хора я смогла различить слово «император», оно слышалось то в одном месте, то в другом.
Лицо Макрона являло собой презабавную картину, и я бы рассмеялась, если бы в этот момент, на этом судне, медленно причаливающем к пирсу, не решалась судьба всего мира. Мы обернулись в сторону навеса. Охранников-германцев, моряков, рабов, даже Силана, а также триерарха нашего судна и его помощника – всех подхватил вихрь неразберихи. Наконец и Лонгин не выдержал, побежал к навесу, таща за собой жену.
И только брат стоял у борта с невозмутимым видом, словно прикидывал, что съесть на обед. Мне такое спокойствие казалось непостижимым, но еще сильнее был потрясен Макрон, когда вновь перевел взгляд на Калигулу. К тому же префект разрывался между двумя противоположными стремлениями: остаться с Калигулой или бежать к императору. Разумеется, скорее всего, германцы Тиберия не пропустили бы его под навес. В конце концов префект решил не суетиться.
– Что там случилось? – хрипло спросил он у моего брата.
Калигула медленно оторвал от борта правую руку. Только тогда я заметила, что он не держался ею за ограждение, а что-то сжимал в кулаке. Подняв сомкнутые пальцы на уровень глаз, прямо к наморщенному лбу Макрона, Гай раскрыл ладонь. На ней лежало три маленьких округлых предмета, то ли семена, то ли ягодки. Они были густо-красного цвета, с черным и блестящим, как око Аида, пятном на узком конце. Макрон молча таращился на них. Подозрение по-прежнему читалось на его лице, но удивление было полностью вытеснено ужасом.