Утром я попросился в туалет, и мне показали домик в конце садовой дорожки. Над дорожкой был свод проволочной беседки, увитой настоящим виноградом. Фиолетовые и зеленые гроздья свисали отовсюду, куда ни кинь взгляд. Виноград можно было есть, но немного, чтобы не заболел живот. Дойти до деревянного туалета в глубине сада оказалось огромной проблемой: сотни страшных толстых червяков и огромные улитки выползли на дорожку после ливня. Она вся шевелилась, и пройти, не наступив ни на кого, было невозможно. Тогда папа взял огромную метлу и размел мне путь, расшвыряв червяков в стороны, – они извивались от боли, их было жалко. Еще папа сказал, что виноградные улитки – деликатес, их едят французы и ели древние греки, которые жили в Херсонесе. Мы долго рассматривали их потешные рога-телескопы, но слизь, которую улитки оставляли за собой, внушала отвращение. Понять древних греков и французов было трудно.
Потом мы смотрели на длинную глубокую яму. Папа спустился по трапу вниз, и они с приятелями-археологами о чем-то говорили, а мама приглядывала за мной, чтобы я не свалился в раскоп – так называлась яма. Еще там были обломки колонн, большие колеса из белого камня с дырочками посередине, наверное, очень ценные, иначе зачем на каждом было писать какие-то буквы и номер?
Море я запомнил с борта парохода, он назывался “Колхида”. В каютах мест не было, и папа уговорил капитана взять нас на палубу. Ночь мы провели на лежаках под колючими серыми одеялами. Море было бурное, пароход сильно качало, и меня всё время подташнивало. Сказку, что читала вслух мама, не хотелось слушать совсем, интересней было смотреть на волны, бьющие в борт, на россыпи соленых брызг, иногда долетавших до нашего укрытия, и на морскую пену в кругах света, падавшего на воду из бортовых корабельных иллюминаторов. Волны налетали из черного ниоткуда, и это немножко пугало.
Утром мы с папой поднялись в капитанскую рубку, где хромой капитан дал мне чуть-чуть постоять за штурвалом. Шторм прошел, наша “Колхида” бежала по морю, рассекая носом безопасную лазурную воду. Из огромной белой трубы с двумя синими полосками по краю валил черный дым, его уносило назад, чайки, летевшие за кормой, слово купались в пароходном дыму, они совсем его не боялись. Потрепанный красный флаг на корме и флажок над рубкой весело трепыхались на ветру, будто переговариваясь друг с другом. Я стоял и слушал резкие и грозные хлопки большого флага и едва различимое бормотание флажка-подголоска.
Уже на берегу папа рассказал странную историю. В разговоре с капитаном он выяснил, что оба они ходили в свое время к цыганке, гадавшей на черном стеклянном шаре, и у обоих предсказанное сбылось. Папа был абсолютно уверен, что они имели дело с одной и той же гадалкой. Что пытался узнать отец, вылетело у меня из головы. Запомнились только его потрясение и история капитана, которая произвела на нас большое впечатление.