— Вы видели? — промычал ему Джезаль.
— Видел что?
— Вот это. — Джезаль ткнул пальцем в свое лицо.
— Ах, это… Да, я видел.
— Это очень страшно?
Байяз склонил голову набок.
— Знаешь что? Пожалуй, мне даже нравится.
— Нравится?
— Ну, возможно, не прямо сейчас, но позже, когда швы рассосутся, спадет опухоль, сойдут синяки, шрамы зарубцуются и отпадут корки… Твоя челюсть уже не обретет прежнюю форму, и зубы, разумеется, не отрастут заново, но мальчишеское очарование, которое ты потерял, будет возмещено этаким духом опасности, понимаешь? Сурово-таинственным стилем. Люди уважают тех, кто побывал в переделках, и твоя привлекательность отнюдь не потеряна. Осмелюсь предположить, что девушки снова будут восхищаться тобой, если ты совершишь что-то, достойное восхищения. — Маг задумчиво кивнул. — Да. В конечном счете, думаю, это послужит тебе на пользу.
— На пользу? — переспросил Джезаль, прижав ладонь к повязке. — На пользу чему?
Однако мысль Байяза уже ушла далеко вперед.
— Знаешь, ведь у Гарода Великого тоже был шрам через всю щеку, и это ничуть ему не повредило. На статуях ничего похожего, разумеется, нет, однако в жизни люди еще больше уважали его за это. Воистину Гарод был великим королем! Его считали человеком честным и надежным, и чаще всего он был именно таким. Но умел быть и другим, когда того требовала ситуация. — Маг тихо засмеялся. — Я не рассказывал тебе, как он однажды пригласил двух своих злейших врагов на переговоры? День не успел закончиться, а те двое уже перессорились в дым! Позже они сошлись в битве и разгромили армии друг друга, так что Гароду оставалось лишь провозгласить свою победу над обоими, без единого удара. Видишь ли, он знал, что у Ардлика очень красивая жена…
Джезаль откинулся на дно повозки. Вообще-то Байяз уже рассказывал ему эту историю, но он решил, что нет смысла напоминать об этом. Ему даже нравилось слушать ее по второму разу: лучшего занятия все равно не найти. Монотонное гудение низкого голоса старика успокаивало, тем более сейчас, когда солнце понемногу пробивалось сквозь тучи. И раны во рту не слишком беспокоили, если он не пытался шевелить губами.
Поэтому Джезаль устроился поудобнее на мешке с соломой, повернул голову набок и, мягко покачиваясь в такт движениям повозки, стал смотреть вперед. На плывущие мимо пейзажи. На ветер, пригибающий траву. На солнце, играющее в воде.
Стиснув зубы, Вест упрямо лез вверх по обледенелому склону. Он цеплялся за стылую землю, за промерзшие древесные корни, за ледяную корку на снегу, и его пальцы немели, слабели и дрожали. Губы потрескались, из носа беспрестанно текло, воспаленная кожа под носом ужасно болела. Воздух резал горло, кусал легкие и вырывался наружу клубами пара, щекоча ноздри. Не было ли решение отдать плащ Ладиславу худшим в его жизни? Вест пришел к выводу, что так оно и есть. Разумеется, не считая решения спасать этого себялюбивого бездаря.