В другой раз Василь Федорович вышел бы из машины, пошутил бы («Такая проклятая служба у нашего брата, председателя, летишь, как дурак с горы»), пригласил бы на арбузы или яблоки, похлопал бы по плечу и отделался нотацией или рублевым штрафом, но теперь он ждал в машине, подал в окошечко права, и сержант пробил в талоне дырку. Грек снова вскипел, почему-то особенно обидным показалось, что дырку пробил не майор, не капитан, даже не лейтенант, а младший сержант, щеголь в белом полушубке, с планшетом, все вертел шеей и поправлял воротничок, еще и зыркнул на себя в его, Греково, зеркальце на машине, и Грек сказал ему что-то обидное, а тот пообещал подать жалобу «куда следует», хотел было задержать, но права уже были у Василя Федоровича, и он включил скорость. Про милиционера забыл, как только его фигура растаяла на дороге, и дальше вел в мыслях тяжелую битву с Куницей, с выговором. Тех надежд, которые этот выговор перечеркивал, и в мыслях не касался, отодвигал в закоулок, хотя знал, что потом они сами напомнят о себе — и обдаст его досада, скрутит тоска, поэтому сейчас все сильней пронимала злость на начальника райсельхозуправления. «Пускай даже я пойду свиней пасти… Но и оттуда достану его герлыгой…» И вспоминал все, что знал о нем, что хоть случайно влетело в ухо, и, опаленный злостью, по-новому рисовал его облик. Куница — цветущий мужик, остряк, вечно скалящийся оптимист. Его оптимизма не сломили ни уход первой жены, ни тяжелая болезнь и смерть второй, он знай улыбается и всему радуется. И кто знает, что такое его улыбка — солнечный зайчик от разбитого зеркала или бледный лунный луч, отраженный от консервной банки? А его оптимизм — радость от всего сущего, или забывчивость, или… что-то гораздо худшее? Он любит музыку и даже, как признавался, в молодости писал стихи. А как он ему рассказывал о женщине из Лесного! Нет-нет, это его настоящая любовь. Его глаза горели жаром (небось чесанул в ее честь десяток стишков), он расхваливал ее доброту, ее душевную щедрость и другие достоинства — «В постели она совсем юная», — только забыл, что у нее есть муж, а у него — двое детей, которых он отвез к своей матери и не навещал по полгода.
Грек споткнулся на том, что подбирает один к одному грехи Куницы, словно составляет на него донос, и опомнился. Переключился на другое: такой человек ни с того ни с сего вызова не бросит, есть у него для воинственности, для нападения какая-то платформа. Значит, этим выговором дело не кончится… Пойдут комиссии, проверки.
И сразу он нажал на тормоз, машина пошла юзом. Да как же он забыл! Выговор — это одно, а нападки Куницы — другое. И причина здесь другая, значительней и важней. Неделю назад Грек выступил на совещании и сказал, что время неумолимо требует менять методы хозяйствования, «включать новую ступень и выходить на новую орбиту, иначе мы пойдем по кругу». Село надо переводить на рельсы индустриальные, а для этого следует менять и методы руководства сельским хозяйством.