— А ну, потряси, может, у них оружье есть, — сказал Калатай. Он сидел на лавке и барабанил пальцами по столу. Цмулик топтался на пороге — все же сосед, — а двое чужих искали. Уласович стоял под иконами и божился, что горилку они не гонят, а поскольку думал он совсем о другом, нервно перебирал пуговицы на зеленой плотной сорочке из плащ-палатки и бегал глазами, ему не верили. Визжал перепуганный Колька, и Калатай, а за ним и Цмулик, чтобы не слышать этого визга, вышли из хаты. Калатай оперся плечом о старый, покрашенный в зеленое, подточенный шашелем крылечный столб, закурил немецкую сигарету, Цмулик — самокрутку. Семен Уласович стоял в сенях, не решаясь подойти к полицаям и вообще не зная, куда ему деваться.
— Посмотри в хлеву да в окружности, — негромко приказал Калатай. — Зимуха говорил, и вчера курилось.
Цмулик пошел в хлев, и Уласович потрусил необычно мелким шажком за ним. Руки его дрожали, и всего его так и качало из стороны в сторону.
— А ты чего! — крикнул Калатай.
— Я… То есть… Чтобы в хлеву не загорелось. Цигарки ж…
— Цигарку мы выкинем, — погасил о подошву чуни большой окурок Цмулик.
Уласович отошел от погреба и съежился под низенькой стрехой. Из хаты вышла Лида с Колькой на руках и стала возле свекра. Она еще держалась, совала Кольке яблоко, показывала на Уласовича:
— А это — дед. Видишь. Ну, чего ты. Это ж дед. Кольке дяди ничего не сделают, они сейчас уйдут. Этого дядю ты знаешь. Он живет во-он где!
«Дядя» Цмулик вышел из хлева и пошел вокруг него, толкая носками сапога прислоненную к стене кукурузную и подсолнуховую ботву. Вот он нагнулся, отвел рукой маковые стебли, заглянул в будку.
Лида и свекор стояли точно распятые.
— Погодите, стойте! — вырвалось у Лиды, но она поняла, что этот ее вскрик ничему не поможет. Колька, наверное, почувствовал мамин страх, перестал кричать и прижался к ней замурзанным личиком.
— А кухвайка зачем? — сказал, выпрямляясь, Цмулик. Не отшатнулся, не закричал, спросил спокойно, словно бы с укором за такую бесхозяйственность.
— Кухвайка… То кухвайка… — Уласович решил, что Цмулик не выдает беглеца. Наверное, хочет заработать хоть одну добрую зарубку на тот день, когда придут наши. А может, играет так страшно?
Почти бессознательно сделал несколько шагов, пригнулся и увидел, что в шалаше никого нет, а на соломе валяется черная, засаленная, еще сыновья, фуфайка, которую Лида дала Ивану. Уласовича враз словно оживило что-то, он потянул фуфайку за рукав, заговорил радостно, даже сквозь слезы:
— А я ее ищу, а я ищу. Это ты, разбойник, затащил, — ткнул он рукавом Кольке в лицо.