— А статью того француза из Марселя? — спросил он.
— Какого француза, какую статью? — удивился Борозна.
— Да ту… Они тоже работали в точке эксордиум, как и мы. Я видел ее у вас на столе. Даже начал читать…
Виктор Васильевич хорошо помнил, что эту статью на работу не приносил. Он пристально посмотрел на Вадима. Глаза у того были и теперь все такие же ясные, только словно бы изменили цвет. Так бывает, когда в ясный день на воду набежит облачко.
— Вы что, Вадим, взбираетесь по трубе на девятый этаж? Или научились подделывать ключи к квартире? — сказал он грубовато, пытаясь скрыть досаду и тревогу, завладевшие им в этот миг. В то же время в нем шевельнулось и еще одно чувство — ревности, ведь Неля выболтала доверенную ей тайну не кому-нибудь из девушек, а вот этому кинематографично красивому Вадиму. А может, выболтала и девушкам, это было бы еще хуже, захотелось как-то выспросить у Вадима, но он подавил в себе это желание и закончил разговор в том же грубовато-шутливом тоне: — А по трубам знаете кто лазит? Лунатики. Поэтому считайте, что все это вам приснилось. Сон — это самое полезное в нашей жизни.
Уже сбежав по ступенькам вниз, подумал: надо было сказать Бабенко что-то другое. Попытаться пояснить, сказать, что ошибся или пошутил, припугнул Нелю, или хотя бы остеречь, но у него не хватило времени. Он шел, а в нем поднималась все большая досада на Нелю, он решил, что этот ее поступок дает ему некое маленькое право на месть, право не церемониться.
Неля уже стояла у входа в метро.
— Современный стиль, — сказала она, когда он, запыхавшийся, подошел к ней. — Она ждет его. Так что можете не извиняться.
Он и в самом деле не стал извиняться. И пока что ничего не сказал о разговоре с Вадимом Бабенко — не хотел портить вечер, начинать его с дознаний, а может, и ссоры.
Узенькой извилистой дорожкой они спускались вниз, к Петровской аллее. Спускались в грохот, визг, мешанину красок, голосов, в нечто необычное, химерическое, чужое. Той весной в парке экспонировали чужеземные аттракционы — американские горки, немецкое колесо, венские автомобильчики, всюду висели причудливые, непривычные для глаза рекламные щиты, и бегали в причудливых одеяниях те, кто обслуживал эти механизмы, и господствовали какие-то незнакомые суета и гомон — казалось, эти люди, импортируя иноземные развлечения, импортировали и иноземное настроение. Особенно много людей приманивали горки — «Супер-8», как еще называли их. Маленькие, покрашенные в яркие цвета вагонеточки бешено мчались по рельсам, то взлетали вверх, то падали вниз, визжали колеса и визжали девушки, но, однако же, в очереди их не уменьшалось. Борозна подумал, что это примета времени — визжать и лезть туда, где страшно. Ну, не совсем страшно, просто можно поиграть в страх, как играют дети, перебегая дорогу перед автомобилями. Люди перестают любить покой, они хотят любой ценой пощекотать нервы — промчаться с неистовой скоростью, заглянуть в пропасть или сопережить нечто подобное с героями фильмов.