– Вот, держи. – Отсчитав деньги, Гурген протянул ей несколько самых мятых, самых засаленных купюр.
– Подождите, – пролепетала она. – Здесь слишком мало.
– Считай лучше, девочка. Пять пирогов, пять.
Хозяин растопырил волосатую пятерню.
– Почему пять? – удивилась Маша. – Я принесла семь пирогов.
– Я беру пять, а два – лишние.
Гурген широким жестом протянул ненужный ему пакет. Его ореховые глаза смотрели ласково и печально, но рот образовывал жесткую линию.
– Как? – растерялась Маша, машинально принимая из его рук пакет с двумя коробками. – Вы заказали семь. Забыли, да?
– Нет, – покачал лысой головой Гурген. – Я никогда ничего не забываю. И не ошибаюсь.
Маше было обидно до слез, потому что он заказывал именно семь пирогов. Ошибки быть не могло, но доказывать обратное не имело смысла.
– Но что же я буду с ними делать? – спросила она, пытаясь совладать с дрожащими губами и подбородком.
– Откуда мне знать, девочка? – Гурген равнодушно пожал плечами. – Угостишь друзей или родственников. Кто откажется от пирогов? Сделаете себе маленький праздник. – Он подмигнул. – И сама поешь хорошенько, а то худая совсем.
– Но…
Маша протянула пакет обратно. Хозяин демонстративно заложил руки за спину.
– Мы обо всем договорились, девочка. И, кстати, не приходи раньше следующей недели. Я ненадолго уезжаю, – сообщил он с мечтательной улыбкой на губах. – На родину.
Земля ушла из-под Машиных ног.
– Может, я передам кому-то другому? – робко поинтересовалась она.
– Нет, закупками занимаюсь только я. Люди такие нечестные. Так и норовят обхитрить, сжульничать. Ну все, ступай, девочка. Мне некогда.
Хозяин открыл блокнот и принялся что-то писать, давая понять, что разговор окончен.
Расстроенная Маша вышла из кафе. Когда за ее спиной, звякнув колокольчиком, закрылась дверь, она заплакала. Сейчас она не могла себе позволить такой роскоши, как пирог с начинкой из лосося, – пусть даже и собственного приготовления. К тому же целую неделю у нее не будет заказов. Посмотрев на деньги, зажатые в руке, она заплакала еще горше. Непослушные ноги одеревенели. Мысли носились, подобно пчелам в разоренном улье. Она устала от ранних подъемов, постоянного чувства голода и нужды, устала сводить концы с концами. Внезапно Маша осознала, что обманывалась и у нее нет никакого будущего. Она оказалась не способна даже прокормить себя.
Мимо сновали прохожие, спешившие по своим делам. И никто не обращал внимания на худенькую женщину, по-детски всхлипывающую на углу дома.
Порой нам всем хочется сочувствия. Но часто ли мы проявляем его, когда видим отчаяние других?