Мендл постучал по столу, чтобы разбудить музыкантшу, и, оглядевшись, заметил, что все взгляды в вагоне-ресторане устремлены на него. Не то чтобы неприязненные, скорее любопытные, усталые, вопрошающие – как предположил Мендл, – что это за новый человек, который уже так хорошо знаком с этой женщиной.
– Вы? – произнесла она, приподнимая голову, и улыбнулась. – Мой рыцарь в исподнем вернулся. – Остальные снова уткнулись в свои стаканы, она же обвела помещение затуманенным взглядом. – Бармен! – крикнула она. – Налейте моему рыцарю. – Она пристроила голову на локте и чуть сдвинула валторну, чтобы не мешала ей смотреть на Мендла. – Я видела вас во сне, – сказала она. – Вас и Гюнтера. Не буду больше рассказывать такие истории, а то покоя лишишься.
– Я порвал костюм, – сказал Мендл, – единственный. И в самом деликатном месте.
Ее пальцы под столом пробежались по ноге Мендла, от колена вверх.
– Интересно, в каком? – сказала она, пытаясь состроить глазки, что при отяжелевших от спиртного веках оказалось непросто.
– Нитку бы мне, – сказал Мендл, – с иголкой. У вас случайно не…
– Как не быть, – сказала она. И попыталась встать. – У меня в купе, пойдемте со мной. Я вам зашью.
– Нет, – ответил он. – Вы сходите, а я побуду здесь, и еще, если можно, если вы не против, мне ужасно нужен совет.
– После того как зашью, – сказала она. И надула губы, отчего стали заметны долгие годы музицирования. – Это всего в двух вагонах отсюда.
– Идите одна, – сказал Мендл. – А потом поговорим. Может быть, чуть позже вечером я загляну к вам, чтобы закрепить швы. – Мендл подмигнул.
Валторнистка замурлыкала и пошла прочь, стараясь держать равновесие при сильной вагонной качке. Мендл углядел под столом открытый футляр от валторны. Пошарив, нашел в нем тряпку с цветочным узором, влажную от слюны. Поглядывая вокруг с невинным видом, сунул тряпицу в рукав.
– Это называется вольт с поворотом, – сказал Мендл, пытаясь передать номер, как он его понял. Сознавая, что многое было упущено уже во время импровизированного показа в дымном вагоне-ресторане, добрая половина информации забылась по возвращении к махмирцам и вдвое больше утрачено из-за его неуклюжих попыток изобразить трюк.
Шмуэл-Берл, сгорая от нетерпения, попытался его выполнить первым, но доказал лишь – и будет доказывать весь день до вечера, что совершенно не способен рассчитывать время, а тут без этого не обойтись. Как он ни настаивал – а ему очень хотелось поучаствовать, ему велели во время представления бегать по сцене туда-сюда на четвереньках – это он умеет. У вдовы Рейзл, а также у матери Шраги обнаружились проблемы с координацией, и, что неудивительно, у ребе тоже. Ради них Мендл снова сходил в вагон-ресторан – узнать, нет ли номеров попроще. Для Шраги, гибкого как тростинка и прирожденного артиста, он выспросил про более сложные комбинации, над которыми тот мог поработать.