– А как со зрением? – сочувственно поинтересовалась Настя у подсохшего батона и тут же полоснула его ножом; батон, впрочем, получил лишь поверхностную царапину. – Ч-черт!.. Не режет… Когда ты его наконец поточишь…
– Так же.
– Но хотя бы не двоится? – Она на секунду перестала кромсать хлеб и посмотрела на Антона.
– Двоится.
Неправильный ответ. Он сам знал, что это неправильный ответ.
Она ведь не хочет знать, что там с тобой на самом деле. Она хочет знать, что с тобой все в порядке. Она хочет знать, что ты мужественный и сильный, что ты всегда в норме, а если даже ты вдруг не в норме, тогда ты, по крайней мере, не подаешь виду, и, значит, в общем и целом ты в норме.
– Это плохо… – сказала она все с тем же хронически дежурным выражением (или расстроилась? возможно, действительно расстроилась…) и опустила глаза.
Нахальные серые глаза, которые ни в чем не сомневались. Для которых существовала четкая грань между тем и этим. Которые видели острие ножа, а не пару расплывчатых серебристых линий.
Боль усиливалась.
– Слушай, я уверена, что все будет в порядке, – она погладила его по руке.
– Не надо меня утешать.
– Я не утешаю! Я, правда, думаю, что дело в какой-нибудь ерунде. Скорее всего, у тебя просто переутомление, ну или, я не знаю…
– Не надо! Все ты прекрасно знаешь. Со мной что-то не так. Это что-то плохое. Это не просто переутомление. Это…
…Это. Страшное. Которое не хочется называть…
– Может, ты все-таки не будешь сам себе ставить диагноз?
…Которое приходит без предупреждения. Приходит слишком рано. Приходит ненадолго. Приходит за тобой.
– Я не ставлю диагноз. Я просто чувствую.
– Все будет хорошо, – сказала Настя, просительно и беспомощно. – У тебя неправильный настрой. Не надо впадать в панику. Надо верить, что все будет хорошо.
– Да, – вяло кивнул Антон.
Боль усиливалась.
Он смотрел, как Настя аккуратно соскабливает сливочное масло с подмерзшего квадратного куска.
Боль усиливалась.
Быстро, с нажимом, вдавливая чуть ли не в стол белую хлебную мякоть, она намазывала масло на хлеб. Боль…
Вот так и с ним, так и в нем – невидимый кто-то соскабливал, вдавливал, размазывал и крошил. Его мозги, его клетки. Быстро-быстро. Больно-больно.
Ее руки…
– Что ты так странно смотришь?
…теперь уже не просто двоились. Они как будто немного изменили цвет. Все изменило цвет.
– Лиловый…
– Что? Что «лиловый»?
…оттенок у масла, у хлеба, у ее кожи. Лиловый двоящийся бутерброд. С двойным лиловым маслом, двойным лиловым сыром и двойным лиловым белым хлебом.
Лиловый дабл-чизбургер…
– Нет, ничего. Показалось.
Это длилось с минуту. Потом отпустило. Цвета снова стали нормальными, и даже боль в голове почти прошла.