— Саранча летит туда, где есть посевы, значит, туда, где есть люди. А нам нужно где-то переночевать, — объяснил Ли Амаду, заводя мотор.
— Понятно… — кивнула Мадлен.
— Что тебе понятно! — покачал головой Ли Амаду. — Несколько дней назад я случайно наткнулся на целое море, океан саранчи. Она еще только вылупилась, была без крыльев и копошилась на земле. Я вышел из машины и по щиколотку провалился в саранчу. Каждая самка откладывает до пятисот яиц.
— Фу, как противно! — скривилась Мадлен.
— Интересно, сколько насекомых в такой туче? — поинтересовалась Лиза.
— Ученые утверждают, что около десяти миллиардов, — сказал, вздохнув, Ли Амаду. — И если даже убивать по миллиону особей в минуту, нам, чтобы уничтожить всю стаю, потребовалось бы больше недели.
— Катастрофа! — покачала головой Мадлен.
— Катастрофа сейчас разразится там, куда летит эта саранча… Вы представляете, сколько усилий нужно было людям, чтобы вырастить хоть какой-никакой урожай. А сейчас в одно мгновение от их посевов останется лишь воспоминание… — проговорил Ли Амаду.
— А меня, когда я был в Сахаре, — вдруг вмешался в разговор Градов, — угощали саранчой. Они ее там поджаривают на масле до хрустящей корочки, потом отламывают голову, крылышки и нижние части ног и жуют. На вкус как жареная картошка с привкусом миндаля. Еще местные жители ее сушат и добавляют в молоко…
— Ой, как противно! — скривилась Мадлен. — Меня сейчас вырвет!
— Да, — вздохнул Ли Амаду. — Сейчас саранча съест урожай, а мы съедим потом саранчу вместе со съеденным ей урожаем… И таким образом пополним запас витаминов.
Ли Амаду, как оказалось, был прав, когда посчитал, что саранча летит к полю, значит, к селению.
И это с таким трудом возделанное местными жителями поле, на котором росло теперь уже трудно было определить что, было буквально облеплено изголодавшейся саранчой.
Селение из пяти-шести деревянных, покрытых связками сухой травы хижин стояло, видимо, возле какого-то водоема, поскольку здесь до прилета саранчи зеленели не только посевы, но и несколько деревьев. Теперь пестро одетые африканцы, тело которых было покрыто разноцветными татуировками, бессильно опустив руки с палками и трещотками, с тоской взирали на то, как саранча на их глазах поглощает их в прямом смысле хлеб насущный.
Некоторые женщины плакали. А одна, с длинными курчавыми волосами, все еще крутила трещотку.
Как только доктор подъехал и вышел из машины, все тут же бросились к нему и наперебой заговорили. Градов машинально глянул на их руки и ноги. Ничего особенного, никаких анатомических аномалий.