Здешние поселенцы – Кейтлин, Венера и Драмхеллеры – не католики и, следовательно, вообще не христиане. Церковь назвала бы эту землю языческой. И потому здесь нет любопытных ушей и глаз, нет доносов, нет церквей, усыпальниц, мощей святых, нет инквизиции. Здесь я не ощущаю присутствия разгневанного и ужасающего Бога, и мне кажется, будто с плеч моих свалилась тяжелая ноша. Там, откуда я приехала, властвуют скалы, жестокие и беспощадные, с крутыми и узкими тропинками, валунами и глубокими пропастями, и я представить себе не могла, что где-то есть такие вот бесконечные зеленые горы, пологие и волнистые, убегающие вдаль и синеющие на горизонте. Они бескрайние, словно море, которое мы переплыли, и от одного их вида у меня становится спокойнее на душе. Впервые в жизни я верю, что могу жить в довольстве и мире, воспитывая своего ребенка.
Я вышла замуж за человека, которого любила, пусть и против воли моего отца. Но, забеременев, я решила, что отец наконец-таки примирился с моим замужеством, простил мне мою любовь к Стефано, потому что в род Кьярамонте вольется свежая кровь. Пусть даже ребенок будет носить фамилию Стефано – Альбанизи. По нашим обычаям дочь носит фамилию своего отца до самой смерти. Поэтому, будучи замужем, я все равно оставалась Кьярамонте. Но мой отец не из тех, кто готов поступиться честью рода. В его глазах дочь семьи всегда будет принадлежать семье, а потому и ребенок его дочери тоже останется Кьярамонте, а не Альбанизи, которые даже не были дворянами. По его мнению, наше благородное происхождение дает нам право на что угодно, по закону или без него. Он полагает, что Кьярамонте остаются столь же могущественными, как и в прежние времена, когда они сражались с маврами и назначали пап.
И хотя дворцы наши обветшали, а рента от поместий уменьшалась с каждым годом, отец упорно цеплялся за свое право на власть, богатство, земли и влияние. Знаю, это сделало его безжалостным, но тем не менее он оставался моим отцом и дал согласие на мой брак. Порой я видела, как он сердится, а иногда завидует тому, что Альбанизи намного превосходят его богатством. Я же попала в немилость. А потом он вдруг пригласил нас приехать в наш летний дворец в горах.
Я убедила Стефано в том, что мы должны принять приглашение. На побережье жара летом становится просто невыносимой, а рождение ребенка должно было стать оливковой ветвью примирения. Стефано рассмеялся и согласился, что должен смириться с грубостью моего отца ради моего благополучия.
По приезде нас ждал теплый прием. Мои старые апартаменты были заново выкрашены и полны атласных подушек. Нам подали сладкий сироп в бокалах со стружкой горного льда, братья наперебой делились со мной сплетнями из Палермо, а отец вел себя со Стефано непривычно вежливо. Мне даже начало казаться, будто вновь вернулись прежние времена моего беззаботного детства.