Итак, мы двинулись в путь. Я наблюдала, как танцует Мария, и думала о том, что и сама хотела бы танцевать так же. В конце концов Мария заявила, что становится старой для подобных экзерсисов, что дыхание у нее сбивается очень быстро и что она с радостью возьмется обучить меня, если я того хочу. Все оказалось куда труднее, нежели я ожидала, и мои первые успехи были весьма скромными. Своим чувственным танцем Мария могла заворожить двадцать или даже тридцать человек, восторженно наблюдавших за нею, а обо мне она говорила, что я танцую, как женщина, которая озабочена тем, что надо накормить ребенка.
«Страсть, – вновь и вновь повторяла Мария, – должна идти от сердца, от души, от любви, от ненависти и даже ужаса. Она должна быть не слабой и хнычущей, а раскаленной добела и яростной». Мария научила меня двигаться в такт стуку кастаньет, держать голову высоко поднятой, решительно и целенаправленно перебирать ногами и ставить их так, словно забиваешь ими гвозди. «Танцуй так, как будто вгоняешь в землю дьявола и всех его присных», – приговаривала она. Мало-помалу у меня начало получаться и я стала смелее. Я практиковалась без конца, а Мария хлопала в ладоши, задавая ритм. Стефания же наблюдала за мной из своей самодельной колыбельки, стоящей под деревом или на облучке экипажа.
Моргадесы были рады вновь очутиться на твердой земле, но вот погода оказалась неблагоприятной. На берегах Миссисипи царила влажная духота, нас донимали москиты, гнус и мошка, и потому продвигались мы медленно. Кроме того, мы останавливались во всех поселениях, тавернах и маленьких городках, которые встречались на нашем пути. Тамаш продавал одних лошадей и покупал других, на что у него уходили целые дни, а иногда и недели. Мария же старалась извлечь максимальную выгоду из наших остановок, занимаясь стиркой, чисткой посуды и проветриванием белья, на котором мы спали в экипаже. Свой первый день рождения Стефания встретила в дороге.
Я заметила, что Марии частенько нездоровится. По ночам она долго кашляла и с нею случалась лихорадка. Она старела, жаловалась на усталость, танцевала все реже и реже, а когда это все-таки случалось, то было видно, что ее танец растерял былую страсть, словно бушевавшее в ней пламя жизни угасало. Тамаш ворчал, что в лагере она переболела чахоткой, но выздоровела после того, как они ушли оттуда, – им помогла его девятидневная особая молитва. Он все время умолял меня посоветовать ему, что делать, но я не знала, чем им помочь.
Мария все чаще стала просить меня станцевать вместо нее, и, хотя у меня не было уверенности в том, что кто-нибудь захочет смотреть на мое выступление, я не могла отказать ей. Ближе ко второй годовщине рождения Стефании все танцы приходилось исполнять мне. А к третьему ее дню рождения Мария уже была мертва и похоронена под дубом на берегу реки. Тамаш был в отчаянии и плакал, как ребенок. Мы долго стояли лагерем у могилы Марии, прежде чем Тамаш наконец нашел в себе силы продолжить путь. Горе очень быстро состарило его. Он стал для меня отцом, и я была рада тому, что он не остался один. Мы со Стефанией старались заботиться о нем, как могли. Стефания любит лошадей – это помогало делу. Тамаш пообещал научить ее разговаривать с ними.