– Да. – Я решительно повернулся к нему и сказал это в глаза: – Я отказываюсь от наркотиков.
– Вот так легко? Почему?
– Слишком много вопросов.
– Да брось, всего два.
– Но лучше бы я ответил на двадцать полегче.
– И все-таки постарайся ответить. Не мне, а себе.
– Постараюсь.
Дышать стало легче, когда Ганн отошел. Он распустил хвостик и распушил волосы, напоследок почесав затылок. Даже не верилось, каким разносторонним был этот человек. Сейчас он ведет себя так свободно, легко. А завтра пойдет к своей дочери, и снова боль в глазах, осознание неизбежности смерти, проклятия жизни и себя, ведь с судьбы сняты все обвинения. Она могла бы стать свободной и чистой, если бы только существовала.
– И что же дальше? – спросил он.
– Завтра иду получать сценарий и узнавать подробности, но сегодня ближе к полуночи мне нужно сходить в одно место.
– И куда же?
– Некоторые подробности моей личной жизни тебе лучше не знать.
Лишь раз в жизни я спал с африканкой. Она была стройной, с широкими бедрами и бархатной кожей, натянутой на суставы ее шарнирных колен и острых локтей. Впалый живот, плоская грудь, большие, словно каменные, ключицы, маленькая голова, широкая челюсть и узкий лоб. Ее красота была экзотичной, тело продавалось по особой цене, а характер не позволял принимать каждого клиента. Но меня она одобрила, не проронив ни слова. В ту волнительную секунду, когда временные дружки шептали на ухо: «Твой первый раз с черной», я впервые с тех пор, как познал женское тело, испытал стыд. Каждая клетка запылала жаром, разум кричал, предупреждая о непредвиденном и напоминая о стереотипах в отношении африканцев: «Они могут быть заразными. Они не такие, как мы. К ним нужен особый подход. Кто знает, что у них на уме?»
– Ну же, чернышка, решайся! – подгоняли ее.
Ночные клубы – это не те места, в которых к тебе будут относиться с уважением, даже если ты угостишь всех дорогими напитками и вручишь по сто баксов, а когда ты продаешь свое тело, каждый может называть тебя так, как хочет, и делать с тобой все что хочет.
– Хватит, – сказал я, не оборачиваясь.
– Что я такого сказал?
– Тоже мне борец за толерантность.
Я не слышал их слов. Мой взгляд украдкой скользил по длинной шее африканской девушки, ее золотой толстой цепочке и широкому вырезу, переметнулся на короткое платье, покрытое блестками, облюбовал каждый завиток ее коротких кудрявых волос и наконец добрался до темно-карих глаз, настолько бездонных, что даже блики тонули в них. Ее взгляд был полон задумчивого смятения, но, приняв решение, она молча взяла меня за руку и увела куда-то вглубь узкого коридора, залитого алым светом. Я разглядывал ее длинные пальцы, длинные узкие ногти, кои увидишь лишь у одной белой из тысячи, чувствовал тепло ее светлой ладони и поймал себя на мысли: «Совсем как с другими девушками. С другими людьми».