Почему у нее не было постоянного мужчины, она и сама толком не знала.
Еще на третьем курсе появился один разведенный доктор тридцати лет, который задурил ей мозги «астралом» и странствиями в другом пространстве. Где он там странствовал, она так и не поняла, но повелась на шлейф некой, как однажды выразился этот самый доктор, «пряной духовности».
На самом деле вся его «духовность» заключалась, как потом объяснила себе Настя, в неординарном походе к женскому полу, таким дурочкам, как она сама, которым он умело кружил голову ради нового сексуального опыта. Но Настенька тогда этого не понимала, хотя все подруги говорили ей о том же, — что ему на нее наплевать, — и велась по полной программе. Ей даже казалось очень продолжительное время, что ее чувства и есть любовь. Только любила, как оказалось, она то, что сама же и выдумала. А Арчи, как называли доктора приятели, жил своей жизнью, цепляя новых подружек и неплохо проводя с ними время, о чем Настя узнавала от общих знакомых, но все равно верила, что это наветы. Внутренний голос ее обманул, когда шепнул, что этот человек — ее неотъемлемая половинка, она и продолжала за ним бегать, наивно веря в то, что когда-нибудь они будут жить вместе.
Потом мамаша Арчи разменяла трехкомнатную квартиру в центре города, и ее сын оказался перед фактом ухудшения жилищных условий. Двухкомнатная квартира, по расчету матери отходила ее младшей дочери, которая, выйдя замуж, родила двойню, а комната в коммуналке — Арчи. Его такое мамашино решение жилищной проблемы не устраивало, и он срочно решил жениться, для чего и пригодилась одна из его старых пассий, разведенная, зато с квартирой в центре, Люська Крючкова. А Прокофьевой осталась дырка от бублика. На символическую церемонию расставания Арчи заготовил целую речь.
— Ты, знаешь, Настенька, я ведь в этой жизни не боец, — сказал он. — А вот Люська — боец, она будет и за меня сражаться. А мы с тобой всегда будем вместе, — указал он куда-то вверх пальцем.
«Что за бред, — подумала тогда Прокофьева, — и кого я в нем видела, он же просто инфантильный придурок».
Больше у Насти никаких серьезных привязанностей к мужчинам не было. Как пел бард Башлаков, с которым она однажды ехала в скором поезде «Петербург — Москва»: «Операция удалась — по удаленью любви».
И вот теперь, много лет спустя, сидя в темноте на питерской крыше, Настя вспомнила про Арчи и недоуменно покачала головой — неужели это было?
— Здравствуй, синяя птица. Не спится мне. Почему-то не спится, — пыталась она вслепую записать пришедшие на ум стихотворные строки.