Может, мрак добела раскалится. Злится он на меня, злится.
Тогда зло в добро превратится. Пускай злится, пускай злится.
«Записано на крыше дома на Васильевском острове. Петербург. В ночь с 14.09 на 15.09.2008 г.» — добавила она и спрятала блокнотик, который приобрела вместе со шмотками во время последнего посещения супермаркета.
Просидев на крыше еще несколько часов, Прокофьева снова спустилась на улицу. Уже светало. Нарощенные волосы можно было сорвать, — все равно ее в таком виде уже видели и могли опознать на улице. Но Настя потеряла где-то свое зеркало, поэтому оставила пока все, как было. Только слегка изменила прическу, заплетя волосы в косу, чтобы они ей не мешали.
У нее в багаже были три ствола и так и не выброшенная пижама. От пижамы можно было наконец избавиться, что она и сделала, выбросив пакет в урну. Лишним был и пистолет, из которого она стреляла в Васильева. В его обойме уже не было патронов. Настя решила, что спрячет его в более укромном месте.
Прокофьева миновала спортивный комплекс «Юбилейный», перешла мост, соединяющий Петроградскую сторону с Васильевским островом. По Большому проспекту проехала уборочная машина, обрызгав ее водой. Пересекая утренние пустынные линии Васильевского острова, направилась к кладбищу, справедливо полагая, что более укромное место она вряд ли найдет.
На самом краю кладбища Настя заметила заросшую густой травой канавку, куда и выбросила ненужный пистолет. Затем от нечего делать побрела в глубь кладбища, разглядывая кресты и памятники на могилах.
— Что, голубушка, заплутала? — спросил у нее старенький, сгорбившийся служитель небольшой часовни, расположенной в центре этого самого кладбища.
«Какой-то в самом деле персонаж Достоевского, — подумала Прокофьева, глядя на старичка. — В каком я веке?»
— Так Ксении Блаженной свечку пришла поставить, — нашлась, что ответить Настя, тут же скрестив по-детски пальцы за спиной.
— Знать припекло в жизни, раз пришла в такую рань? — снова спросил служитель.
— Да уж припекло — что правда, то правда! А у вас здесь что, хоронить кого будут? — глядя на свежевыкопанную яму, спросила Настя.
— Да бандита одного, царствие ему небесное, привезут.
— А какого бандита?
— Вишь, любопытная какая. Рыжова какого-то. А тебе то зачем? Для Бога все равны: и бандиты, и не бандиты, милая. Ну, я пойду. А ты зайди в часовню и помолись, небось, есть за что прощения просить.
«Господи, какое совпадение. На ловца и зверь бежит», — подумала Прокофьева о тех, кто будет хоронить Дыма.
— Только, если я сейчас пройду и помолюсь, — сказала она себе, исходя из знания законов литературного жанра, — то меня точно грохнут. Потому что я уже вроде как больше с чертом, чем с его апологетом, так пусть и бережет, если ему это все нужно, черт. Ах, дуальный бог, дуальный бог, зачем вся эта трагикомедия? Ладно, прошу тебя в любом образе, чтоб меня сегодня не грохнули и не поймала милиция. А там ты со мной разберешься за все грехи или просто ошибки, если они вообще присутствуют в жизни, в чем я глубоко сомневаюсь. Один фарс. Только не сейчас.