Младшая уже ревёт, старшая тащит её по коридору за руку, приговаривая что-то, та упирается; слышно, как шоркают сандалии по полу.
– И где только их мать? – вздыхает женщина у ванной.
– Вы бы лучше спросили, где их отец, – неприятно фыркает Андрей Валентиныч.
– А ведь мы все, говорят, у них в гостях живём, – говорит женщина. – Говорят, это их матери дом.
– Буржуи – буржуи и есть!..
На кухне ор и склока. В большом окне – ночь, свет выхватывает ободранный кусок паркета на полу. В углу – дыра от канализации, старый кран, из которого давно не текла вода. Проломленная печь и труба у стены. Оборванные провода на потолке. Стены кажутся закопчёнными, обгорелыми – или это из-за темноты?
– И нечего, нечего мне своими тряпками в лицо сувать! Нечего!
– Это мы ещё посмотрим, у кого тряпки! Курица драная!
Закрыть глаза. Открыть глаза. Закрыть. Открыть. Нет, орут. Орут, не могут заткнуться. Голоса гудят в пустом пространстве. Артём чувствует, что его начинает колотить. Что-то в теле сжимается, мышцы сводит. Начинается в животе, потом пах, ноги. Открыть глаза. Закрыть глаза. Темнота хоть так, хоть эдак. Пустота. Но с закрытыми глазами она не так страшна.
Открыть. Блестят на полу битые стёкла.
– Эй, дорогие, ну нельзя же так, с утра голова от вас болит.
Другой голос, тоже женский, но ленивый, томный. Только спросонья. Слегка протягивает на татарский манер. Входит в кухню – проходит сквозь него, стоящего в дверях, – идёт к раковине.
– Раннее утро, люди ещё спать хотят…
– Вот, притащилась, мен сине яратам[2] – не ходи по воротам, – фыркает одна из скандалисток, звенит посудой и спешит уйти с кухни, воспользовавшись ситуацией.
А оставшаяся переключилась:
– Это кто тут хочет спать? Ты, что ли? Нормальные люди по ночам спят, а не шляются неизвестно где! Шалава!
– Э, закрой рот! Я тебе не….
– А вот и не закрою! А вот и не дождёшься! Думаешь, я слепая, ничего не вижу? Как ты нормальным мужикам проходу не даёшь!
– Да кто тут нормальный? Твой, что ли? Не смеши меня, а! Давай, иди, смотри, никто на него и глядеть не…
Какой-то шорох, резкое движение, плеск поды, бьются брызги об пол – и голос этот низкий вдруг взрывается криком, болью, воплем:
– Ааа! Ыыыыы!
Шаги из кухни – и навстречу другие:
– Что?
– Кто?
– Обварила! Обварила!
Кто-то ахает, причитает. Кидается к ней, орущей от боли.
– Удальцова Зульку обварила!
– Что? Как?!
Бегут по коридору, хлопают двери. Толпятся – голоса, вздохи, советы, причитания. Зулька в центре кухни неистово, по-животному вопит:
– Сука-а-а! Убыр-лы-ы-ы[3]!
– Доктора! Срочно доктора!
– На первом есть! Моисей Генрихович!