– Зойка! Быстро на первый!
– Милицию!
Но уже бегут, уже хотят звонить, и всё что-то говорят, говорят, говорят.
Закрыть глаза. Открыть глаза. Закрыть…
В голове – гул и вой. Его начинает подташнивать.
Вдруг за всем этим – тихие, осторожные шажочки, назад, по коридору.
Не отдавая себе отчёта, разворачивается и идёт вслед за ними – лишь бы не быть в этом бедламе.
Вон дальняя дверь. Открылась – закрылась. Один звук. Дверь неподвижна, из-под неё пробивается свет. Артём сам открывает её и входит.
А шагнув, замирает – в этой комнате, единственной, сохранилась мебель. Не вся, нет, но стоит у окна старый письменный стол. Кривой, расхристанный. С зелёным сукном на столешнице.
Скрипят ножки по полу, скрипит под чьей-то тяжестью стул. Слышен звук – странный, тихий. Как будто чем-то металлическим легонько постукивают о стекло.
Чернильница, догадывается Артём. Чернила, макают перьевую ручку. Снимают лишнее о край.
Он понял, что никогда не видел чернильницы, только на картинках.
Скрип по бумаге, царапающий тихий звук. Шелест. Падает на стол призрачный свет.
И вдруг в этом свете Артём видит – вот они, узкие тетрадные листы, проявляются на столе, ложатся один подле другого, исписанные крупным, округлым, старательным почерком.
Медленно, будто боясь их спугнуть, он подходит к столу и тянет шею, как будто из-за чужого плеча.
«Имею сообщить, что Сухов, Анатолий Михайлович, 1919 г.р., беспартийный, мой сосед по квартире, студент химучилища, до сих пор поддерживает отношения с реэмигрантами из Харбина, передавая им сведения. Так, по его словам, буквально вчера он рассказал вернувшемуся из Харбина Матвееву о работе своего брата, Сухова Сергея Михайловича, 1909 г.р., который работает на военном заводе № 3. Брат проживает отдельно от семьи и давно порвал с ней всякие отношения, тогда как семья в составе родителей и самого Сухова А.М. до сих пор ведёт поддерживает отношения с группой харбинцев, о чём считаю своим долгом доложить…»
Артём застывает. В нём всё обмирает, как будто из тела разом откачали жизнь. Стоит и не дышит. Холод в груди, холод в ногах, лёд в голове.
А буквы продолжают проявляться, одна к другой, строчка к строчке:
«Также считаю необходимым доложить, что 25 октября 1937 года я слышал, как моя соседка, Шустова Л. И., говорила о своём муже, военном враче, Шустове И. С. Считается, что он погиб в 1932 г. при невыясненных обстоятельствах, однако я никогда не замечал, чтобы она ходила к нему на могилу или водила туда детей. В разговоре она обмолвилась о нём, как о живом. Могу предположить, что Шустов И.С. перешёл границу и находится сейчас на территории вражеского государства, не могу знать какого. Требую проверки данного факта. За проверкой готов следить. Также готов помогать делу любыми сведе…»