Крутится ножное колесо. Входит иголка в ткань. Слегка подёргиваясь, крутится катушка, тянется нитка.
Т-т-т-т-т-т.
Стук в дверь.
– Зоя? – голос Тони из-за двери. Нерешительный. Просящий.
Приоткрыла. Вошла.
– Зоя, ты одна? Можно к тебе?
– Мама на дежурстве. А тебе ко мне разве можно?
Не отвечает. Прикрывает за собой дверь. Слышно, как скрипнула кровать – садится на самый краешек.
– Взрослых нет никого. Дядя Володя поехал тётю Свету из роддома забирать. Ты знаешь?
– Знаю. А твои родители где?
– В театре. Папе дали контрамарку.
Передёрнула ткань. Т-т-т-т-т-т-т, – тянется строчка.
– Чего ты боишься, Тонь?
– Зоя, а ты ничего не слышишь?
– Нет, что я должна слышать?
– Там как будто кошка мяукает, – говорит шепотом.
– Где?
– Там. В коридоре.
– И что?
– Ну как. Ты разве не знаешь? Чёрная кошка, банда такая. Они людей грабят и убивают. А на стене кошку рисуют. Вроде как, это их знак.
– Тоня, ты же взрослая девушка, а всё в какие-то сказки веришь.
– Это не сказки. – Надулась. – Папа говорит, он как раз ими сейчас занимается. И чтобы я дверь не открывала никому, это очень, очень опасно. Ну, не совсем он, но товарищи. А тут… все ушли… я одна… Мы одни.
Стрекотанье машинки стихает. Тишина, напряжённая, настоящая. Артём смотрит перед собой в пустоту, не закрывая глаз.
Слышно, как где-то далеко мяукает кошка.
Двигается стул, открывается дверь.
– Зоя, ты куда?! Зоя, не ходи, они тебя убьют!
Она не слушает. Проходит коридор. Выходит в подъезд.
Возвращается через минуту.
– Тоня, ты была права: вот твоя чёрная кошка.
Мяукает жалобно, жалостливо.
– Ах, какой хорошенький! Ой, а трогать руками нельзя.
– Это ещё почему?
– От них можно заразиться.
– Ну, не хочешь, не трогай. А я пойду покормлю. У тебя нет молока?
– Не-ет, – тянет Тоня и слышно, что врёт.
Шаги. Уходят. Идут на кухню. Стоит идти за ними? Стоит или не стоит? Какая разницы. Он встаёт и идёт тоже. Слышно уже из коридора:
– А у кого он будет жить? А вдруг моя мама станет ругаться?
– Ну, станет так станет. Пока пусть у нас.
– А правда говорят, что если чёрная кошка перейдёт дорогу, будет несчастье?
– Тоня, это предрассудки, ты же комсомолка!
– Я вот тоже ни во что не верила, знаешь, а потом мне бабушка одна болячку заговорила. Простоя бабушка, на улице.
– Какая ещё бабушка?
– Не знаю. Незнакомая совсем.
– Где?
– У Курского вокзала. У меня, помнишь, на щеке болячка была? Красная такая. Ну, не помнишь, и хорошо, я такая страшная была с ней, фу. Так вот, я иду там, с кружка, я же в фотокружок записалась! Иду, а она: «Подойди-ка сюда, дочка». А я: «Бабушка, мне некогда». Я вообще-то спешила. А она: «Подойди-подойди. Это у тебя что?» – «Не знаю, – говорю. – Болячка». – «А бабушки у тебя нет?» – «Есть, она в деревне живёт. А вам зачем?» – «Призор это. Чтобы заговорила». А я ей: «Бабушка, как ни стыдно! Я комсомолка!» А она: «Ну, ладно, подойди-ка сюда. Да я ничего тебе не сделаю. Подойди». Взяла так моё лицо в руки. Пошептала чего-то, ладошкой вот так поводила. «Ну, всё, – говорит, – голубка, лети, куда шла, и забудь о болячке своей». Я и забыла. А через два дня в зеркало смотрю: а-ба! Нет ничего!