– Куда? Ты с ума сошла! Никуда ты не пойдёшь! Нечего тебе там делать. Знаешь, сколько народу сейчас там будет?
– Зоя идёт, мам, я с ней!
– Пусть Зоя твоя одна тащится. А тебе нечего…
Хлопает наотмашь дверью, прикрывает голос, как будто подушкой.
Мать хватает, наконец, сына. Тянет за руку: «Иди сюда, чудо луковое». Сын вырывается, шоркает ногами по полу, хнычет: «Зой-а-а!..»
– А Володи… – начинает Зоя, но спотыкается, как будто её перебили. – Владимир Петрович ещё не пришёл?
Мать вскидывает на неё глаза – но ничего не отвечает. Затаскивает сына в комнату и хлопает дверью – демонстративно, громко.
Зоя стоит в коридоре одна. Он слышит, как она дышит. Ждёт. Слушает жизнь в квартире, приглушенные, испуганные голоса. Потом разворачивается, идёт к двери – и сталкивается с соседом, мимо которого проскальзывает всегда, опустив глаз, как будто бы в чём-то виновата.
– Здравствуйте, Сергей Владимирович.
– Здравствуй, здравствуй, – почти её не замечая.
Она выскальзывает из квартиры. Он идёт к себе.
– Так-так-так. И обе ревут.
В комнате и правда обе ревут.
– А я всё равно, всё равно хочу пойти, всё равно! – Дочь. – Папа! Можно я пойду? Зойка идёт, а я что же? Я – комсомолка!
– Серёжа, Серёженька, что теперь будет. – Жена. – Серёжа…
Он молча отстраняет её, отходит. Открывает шкаф. Снимает верхнюю одежду. Спокойный, подтянутый до сих пор. И всё-таки, в штатском он или в форме? В штатском, наверняка.
Жена всхлипывает. Дочь притихла. Все ждут, что скажет. Тикают ходики. Он молча садится за стол. Двигает какую-то посуду. Недовольно хмыкает.
– Вера, зря ты плачешь о рябом. Садитесь ужинать.
Время идёт, ходики тикают. Время идёт, поэтому ходики тикают. Ходики тикают, поэтому время идёт.
Артём стоит в пустой квартире, ширит глаза в темноту. Блестит фонарь с улицы, блестит в оконном стекле.
Когда она входит, он узнаёт по шагам.
– Вернулась?
В темноте голос матери звучит так резко, что Артём вздрагивает.
Зоя – тоже.
Но заходит, прикрывая за собой плотнее дверь.
– Мам, у меня…
– И что, проводила? Довольна?
– Нет. Я туда не попала.
– Не попала? Как же так? Что вам помешало, скажи на милость?
Голос матери – злой, ядовитый. Зоя вздыхает. Зоя не хочет спорить. Она снимает пальто, вешает в шкаф.
– Люди, мама. Слишком много народу.
– Вы с Галей твоей дуры, что вообще потащились. Если честно, я от тебя не ожидала.
Двигает стул. Садится за машинку. Т-т-т-т-т-т-т, – строчит на бешеной скорости.
Вдруг звенит лопнувшая нитка, машинка сбивается. Мать щёлкает зажимами механизмов, металлическими лапками и пружинками. Раздражённо, резко. Зоя садится на кровати поодаль, но мать на неё не глядит.