— Сударыня тетушка, мне, черт возьми, придется огорчить вас, вы приехали в страну дикую и глупую.
Таково было мнение наследника престола о России.
* * *
Елисавета Петровна походила на размалеванный истукан. В кучу лисьих волос, осыпанных бриллиантами, было воткнуто черное перо величиной в полноги. Громадные фижмы из серебряного глазета казались клубами банного пара.
Фике видела, как ее мать целовала руку у прекрасного истукана, а потом… «Господи, но что же это такое? — спросила себя девица, не на шутку перепугавшаяся. — Почему же я вижу, как мама открывает и закрывает рот и не слышу ее слов? Потеряла ли мама от страха голос или я оглохла?»
И в последнем отчаянии Фике принялась щипать себя. Старое испытанное средство помогло: словно издалека донесся знакомый голос, напоминающий бубенчик:
— …просить вашего покровительства себе, остальному моему семейству, и той из моих дочерей, которую ваше величество удостоило дозволением сопровождать меня в поездке к вашему двору.
В ответ закачалось, закивало, закланялось черное перо. Немецкая речь прекрасного истукана, по выговору, была не очень провинциальна.
— Все, что я сделала, ничто в сравнении с тем, что я желала бы сделать для своей семьи. Моя кровь не дороже, чем ваша. Намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба должна цениться по моим действиям в пользу всех вас.
Произнеся это, императрица взяла в пухлые свои ладони голову Фике. Так точно берет баба в обжорном ряду крынку, полную молоком.
— Боже мой, что за прелестный ребенок!
— Девчонка-то не больно манифик. Совсем гриб чахотный.
И заглянула в глаза.
И с чмоком поцеловала.
У обласканной на всем теле кожа стала гусиной.
Впоследствии Фике утешалась, что и господа министры иностранных дворов не совсем хорошо себя чувствовали от елисаветинских заглядываний «во внутренности души», как говорила придворная дама Мавра Егоровна.
Фике спала скверно: кусали клопы, неподвижная кровать на львиных лапах мчалась, императрица заглядывала в глаза, перины были горячие, капельки пота на животе — холодные, Петр Федорович разговаривал только с жирными женщинами.
Бедняжка просыпалась с мыслью: «Господи, хоть бы немножечко потолстеть».
И щупала ягодицы свои, жесткие, как кулак.
И плакала.
И собирала в комочек рубашку и дышала на нее и прикладывала теплое полотно к векам, чтобы не были красные.
«Скоро одеваться и идти во дворец. Наверное, будет очень торжественно по случаю дня рождения великого князя. Ему исполняется шестнадцать лет. У него глаза, как звезды. Но почему-то они смотрят только на жирных женщин. Даже во время разговора со мной великий князь смотрел на мамин зад. Господи, хоть бы стать ко дню рождения жирной. Почему чудеса случаются только в книжках?»