«Приведу государыне итальянскую пословицу, — решил Бестужев, — скажу: ваше величество, кто чрезвычайно льстит и по губам мажет, тот или обманул, или обмануть ищет».
Это также относилось к маркизу Шетарди, о котором Бестужев не переставал думать. Впрочем, он готов был отнести итальянскую пословицу ко всем французам. Вице-канцлер предпочитал Англию — тароватую страну.
«Древняя, государя Петра Великого политическая система: у России с Англией общие интересы».
У Бестужева — с Англией тоже были общие интересы.
Бриллианты, осыпавшие нагрудный портрет Петра Великого, егозились лучиками зелеными и голубыми.
Вице-канцлеру верилось в собственную душевную высоту. «Видит Бог: отечествие свое и милостивцев никогда не искал обмануть».
Увы, Бог ничего не видит.
Вице-канцлер запамятовал милостивца своего Бирона, которого на следствии жестоко оговаривал; и еще крепче запамятовал корреспонденции свои к царевичу Алексею, когда тот находился в бегах в городе Вене. В корреспонденциях Бестужев предлагал будущему своему царю и государю Алексею «всякие готовности и преданности»; переход же свой в иностранную службу угодливо объяснял невозможностью «двигать в России интересы царевича», несходственные с Петровыми.
Подвигаешь их при таком царе!
Егозились зеленые и голубые лучики вокруг нагрудного, на голубой ленте, портрета, даренного Бестужеву-Рюмину Петром I.
«От края и до края дней в службе России проводил и проводить буду политическую систему государя своего и творца Петра Великого», — подумал вице-канцлер, получая душевную приятность от непреклонности своих принципий. А корреспонденции в Вену к царевичу Алексею начисто из головы вылетели.
Пели колокола согласными голосами.
К краснолапому голубю на подоконный вычур прилетела голубка.
Бестужев стукнул кулаком по стеклу: «А медикуса бы Лестока весьма резонабельно в Сибирь, в рудники, на вечную тяжелую и всегдашнюю работу! У скольких печей, вор, руки греет? Франция — одна печь, Фридерикова прусская — вторая, саксонская — третья, Англия — четвертая. Первый лейб-медикус и вор! Петров шут Лакоста палкою его по голове бил, в Шателе, в парижской тюрьме, господин лейб-медикус малость года не досидел, в Данциге свору борзых украл, с Франции пенсион получает, с Англии пенсион. Вор! В рудники!»
В государских комнатах была толкучка. Воняло потными подмышками, нюхательным табаком, печным жаром, скверной париковой пудрой и квасным рыгом.
Иоганна-Елисавета бледная, ненарумяненная, с мутными глазами, причесанная не по вкусу императрицы, продиралась вслед за улыбающейся размалеванной Фике. Толпа была бархатная, шелковая, муаровая, глазетовая, парчевая, золотая, серебряная и в драгоценностях.