В воздухе гремел отзвук торжествующего рева, звенящим эхом оставаясь в ушах.
«Мы выступаем!» – голосом Артема за моей спиной, переполненным азартом и адреналином, от которого хотелось встать и куда-то бежать, штурмовать крепостные стены и брать на абордаж корабли.
И сила воли была помощником, удерживая на месте – на топчане тюремной камеры в шесть квадратных метров, под блеклым светом из коридора, с мышонком на руках.
Детали реального, спокойного мира постепенно усмиряли вскипевшие эмоции – взгляд задерживался на нехитрых деталях окружающего быта, примечая трещины и темноту от времени на плитке; плесень от сырости в углах потолка. Слух различал постукивание ложкой в соседней камере, гул воздуховода… И мерное хождение Василия Владимировича Давыдова по коридору, который опять рассорился с благоверной. Ко мне он не заходил, полагая спящим – а я не давал повода в этом сомневаться. Потому как вдруг помирятся без моего участия.
Я шаркнул ногой, будто бы только сейчас проснувшись.
В дверной проем тут же заинтересованно заглянули.
– О чем думаете, ротмистр? – Явно обрадовался моему бодрствованию князь.
– Мне почти двадцать лет, а я никогда не брал корабль на абордаж.
– Ну уж, какие ваши годы. – Присаживаясь рядом, с сочувствием похлопали меня по спине. – Спешу заметить, что корабль – это крайне ненадежная конструкция! И если бы не нужда в перевозке лошадей, ноги бы моей на них не было! Одним словом, проще сразу затопить!
– Так я топил. – Пожал в ответ плечами. – В тринадцать, два корабля.
– Вражеских? – Уточнил господин полковник.
– Вражеских.
Ну, на тот момент – уж точно.
– Тогда вы меня переплюнули, ротмистр! – Хлопнул Давыдов себя по бедру. – Мой первый трехпалубник был в семнадцать, – мечтательно посмотрел он на потолок. – Гавана, тысяча восемьсот сорок девятый! Кто мог подумать, что просьба прикурить так лихо обернется…
– А свой отчего же топили? – С интересом глянул я на него.
– А, это… Возвращались как-то с батюшкой нашего государя по Волге. Мне тринадцать, ему семнадцать. Каждый город встречал нас праздником – и если мне, по малолетству, не наливали, то его высочеству положено было хотя бы три тоста поднять – за здоровье батюшки, за процветание империи и за дорогого гостя. Река длинная, городов много… На третий день его высочеству стало так плохо, что он немедленно затребовал от меня воды. Не вина, которого у нас было, хоть залейся, а воды!
– Та-ак… – невольно скопировал я тон своего школьного учителя.
– У меня был приказ и штопор, ротмистр!
– И вы продырявили борт? – сопроводил я вопрос тяжким вздохом.