– Ротмистр, мое почтение, – ввалился слегка растрепанный Давыдов в полузастегнутом мундире. – Дама против детей! Веду переговоры! – Подхватил еще две бутылки шампанского из ящика, кивнул мне и исчез в прежнем направлении.
– Ротмистр, что такое безопасные дни? – Через десяток минут деликатно поскребся он в дверь и осторожно заглянул внутрь.
– Когда каска на голове, господин полковник!
– Ха! Наивная! – Закрылась было дверь.
Но тут же распахнулась, чтобы Давыдов мог забрать еще две бутылки.
– Мало ли что, – доложил он с таинственным видом и отбыл.
Это еще он не знает, что бывает рождаются дочери. У меня-то все надежно, а там пятьдесят на пятьдесят.
Словом, я продолжил изучать потолок, стараясь не слышать окружающее пространство.
Давыдов вернулся через час, и, тяжело дыша, сел на ближний к выходу край топчана. Мундир был просто наброшен на плечи, обувь отсутствовала, а концентрированным дыханием можно было обеззараживать.
С гулом выдохнув, Василий Владимирович встал на ноги, чуть качнувшись, с неким сомнением посмотрел на дверь. А затем на оставшиеся бутылки. И сделал выбор.
– А как же новый год? – Уточнил я, глядя на оставшиеся три емкости.
– Еще принесут, – отмахнулся господин полковник. – Я человек опытный! – заскреб он свободной от шампанского рукой по мундиру, пытаясь попасть ладонью во внутренний карман. – Вот! – С гордостью продемонстрировал он мне Малую Императорскую Печать.
Которая, если и была меньше Большой, то ненамного.
– Сохранили от возможного захвата врагом? – Попытался я придумать вменяемое объяснение поведению начальства.
– Почему? На два ящика шампанского поменяю… Хотя, выходит, спас, – решительно кивнул князь.
Стряхнул с печати пыль и подул на поверхность с отпечатком, заботливо глянув поверхность на просвет.
– Я, знаете ли, много всего когда-то спас, милостивые господа! Иное и сейчас найти не могут!
А затем принялся оборачиваться по сторонам с некоторым азартом.
– Куда бы ее поставить… О, ротмистр! Давайте поставим печать на вашу мышь! Будет императорской! – Приценился он к спине Лучинки.
– Проволока помешает, ваше сиятельство, – уклонился я.
– Тогда вот, – поставил он оттиск на туалетной бумаге.
– Теперь ей нельзя пользоваться. Имперское преступление.
– Да ну, скучный вы, ротмистр. – погрустнел Давыдов, пряча печать обратно. – Помню дед ваш, князь ДеЛара, поставил себе печать на живот, а через лет десять, когда его повели казнить, нацарапал себе помилование. С тех пор сидит себе в Биене. Все думают, в тюрьме. Прямо как про нас! – Оживился Давыдов. – Точно, мы же в засаде! Ротмистр, когда уже будет потеха?! – Грозно тряхнул он подбородком, и неуклюже перехватил сползающий с плеч мундир.