— Казачки? Хм… Ты суеверный?
— Да ведь как сказать…
— Вот и я тоже. Хорунжий Попов-Тринадцатый. Капли в рот не берет, как и ты. И сотня у него, что твои гусары!
— Слыхал про такого. Годится. Однако ж маловато, Михайло Илларионович…
— Все. Договорились, — Кутузов позвонил в колокольчик.
В дверях появился дежурный штаб-офицер. Это был Эйхен. Из-за спинки кресла, на котором сидел нахальный гость главнокомандующего, вился дымок. Эйхен остановился в изумлении. Денис приподнялся. На секунду их взгляды встретились, и Денис нарочно пыхнул клубом дыма, придерживая трубку рукой.
— Верни саблю молодцу, — коротко приказал Кутузов.
— Слушаюсь.
— И с богом, голубчик! — Кутузов похлопал Дениса по плечу.
Беспорядочно и тревожно звонили колокола. Сельский попик с отчаянным вдохновением раскачивал колокольные веревки. Нагрудный крест болтался из стороны в сторону, по лбу катился пот.
А в церкви творилось бог знает что!.. Из окладов выламывали иконы, золотые и серебряные ризы, церковную утварь, подсвечники бросали в мешки. Французские солдаты делали это с азартом, подстрекаемые безнаказанностью победителей. И все уже было повалено — престол сдвинут, иконостас сорван, натоптана грязь…
Ударил гудящим басом самый большой колокол. Огромный рыжий улан, покосившись на сбегавшихся к церкви мужиков, на толпу, сумрачно стоящую у паперти, полез на колокольню. Мужики сгрудились молчаливой стеной и не двигались. Колокол смолк. Улан без труда оторвал попика от веревок и бросил вниз.
Попик, не успевая схватиться за перильца, выкатился из колокольни. Он лежал, уткнувшись лицом в траву, а толпа селян молча смотрела на него. Потом он приподнялся, озираясь. Дрожа, как в лихорадке, вознес руки:
— Свершилось пророчество Иоанново, изреченное в Апокалипсисе!.. — Выпрямился, набрал воздуха в грудь и закричал: — И помрачилось солнце, и пришла саранча, одетая в брони железные, и дана ей власть над нами! И царем над ней — ангел бездны, злой дух антихристов — Аполион!..
Тут рыжий улан вытянул его плетью, но попик кричал, несмотря на удары плети и тыкая пальцем в рыжего улана:
— Аполеон!.. Бунапартий!..
Мужики потянули его к себе, и он словно всосался в толпу, из недр ее слышался его возглас:
— Православная братия! Защитим веру!
И в этот момент снова зазвонили колокола, набатом загудел колокол-бас. Мужики крестились, бабы вытирали слезы, глядя наверх, как на чудо. И рыжий улан опять бросился к колокольне.
Наверху орудовала Катерина-скотница, из здешней помещичьей дворни, баба лет тридцати пяти, в полном цветении этих своих годов. Она стояла, подоткнув юбку, чтобы не запутаться в колокольных веревках, руки наполовину оголены, голова стянута платком, открывавшим большой лоб. Она сгибалась, наваливалась вперед, откидывалась назад и вправо, раскачивая колокола.