— Здравствуй, Террел.
Голос был тот самый — из моих снов. Тот, что я последние годы все не мог толком вспомнить. Помнил лишь ощущения от этого голоса. Тепло. Спокойствие. Забота.
Мне будто двинули под дых — я едва не упал на колени, хватаясь за скованную спазмом грудную клетку. Хватая воздух ртом, как выброшенная из аквариума рыбешка, я с ужасом понял, что опять с трудом выговариваю слова. Глаза застилала мутная пелена, и я не сразу сообразил, что это слезы.
— Ч-что это? Н-нет… Н-не м-может… б-быть…
Странное существо оставалось неподвижно и не издавало ни звука. На угольно-черном фоне искрилась составленная из крошечных огоньков ящерка, изогнувшаяся буквой S. Та самая ящерка, это не могло быть просто совпадением.
Голос раздался вновь — странный, вибрирующий, будто звучащий прямо в моей голове:
— Все в порядке. Успокойся. Я не причиню тебе вреда.
Это я уже понял. Но легко сказать — успокойся! Происходящее не просто не укладывалось в голове — оно вызвало приступ неконтролируемого ужаса. И, увы, я даже знал, как это называется, поскольку уже сталкивался с подобным.
Паническая атака.
В раннем детстве эти приступы заставляли меня забиваться куда-нибудь под кровать или в угол и дрожать всем телом. Позже, на сеансах у психологов, меня учили их контролировать, но после истории с Баумгартеном лечение сошло на нет. Мне пришлось бороться с ними уже самому. И у меня получилось. В старших классах приступы почти прекратились, осталось только заикание. Если рецидивы и случались, то были короткими и не такими яркими, как раньше.
Но сейчас меня снова тряхнуло по полной. Ужас захлестывал леденящими волнами, и я едва сдерживался, чтобы не закричать в голос. Снова почувствовал себя маленьким одиноким мальчишкой, прячущимся под кроватью.
Стиснул зубы, зажмурился, выругался. Я уже не ребенок, мать вашу! И я не поддамся дурацкой истерике.
Не знаю, как так вышло, но именно злость — упрямая, жгучая, порой иррациональная — стала для меня главным средством борьбы со страхом. В том числе злость на самого себя. Наверное, когда понимаешь, что рассчитывать в этой жизни больше не на кого, становишься куда более требовательным к себе. До беспощадности требовательным. Любые проявления слабости воспринимаешь как предательство.
Это явно не та черта, что помогает стать душой компании. Да и вообще мне с самого детства твердили, что злость и упрямство — это плохо, это не приветствуется в современном обществе. Но именно они всегда помогали выжить.
Соберись, тряпка!
Я открыл глаза и выбрался из своего убежища. Встал напротив мимика, внимательно разглядывая его. Волнение постепенно уходило. Почувствовав, что смогу говорить не заикаясь, я спросил:
