– Так точно, ваше благородие! Бантист.
– Даже так… а мастера зачем избил?
– Не могу знать!
– Не знаешь, зачем избил?
– Никак нет, ваше благородие! Не знаю, кто его избил, потому как я ему всего раз в рыло дал, и то – исключительно для порядка!
– Для порядка, значит? – усмехнулся участковый.
– А как же! – широко распахнул глаза Будищев и приготовился поведать штабс-капитану, что Перфильев не ходил строем, редко посещал церковь и недостаточно преданно смотрел на портреты государя-императора, но, наткнувшись на проницательный взгляд внимательных серых глаз, понял, что ошибся. Этого на мякине не проведешь.
– Так за что бил?
– За дело!
– А именно?
– Ученика он моего избил. Мальчишку совсем.
– Прискорбно. Но учеников везде бьют. На то он и мастер.
– Но не до полусмерти же!
– Что, мальчик серьезно пострадал?
– Я его в больницу отвез. Он все время без памяти был, я уж боялся, что Богу душу отдаст.
– В какую больницу?
– В Петропавловскую.
– На Архиерейской?[38]
– Да.
– Как вез?
– На извозчике.
– Сколько отдал?
– Полтинник.
– А теперь скажи мне, отставной унтер-офицер, откуда у тебя – простого мастерового – деньги на лихача?
– А я не простой мастеровой, ваше благородие. Я гальванер, причем – очень хороший. Таких, как я, можно сказать, во всем Питере больше нету!
– Да ты от скромности не помрешь.
– Если турки не убили, так зачем от скромности помирать?
– Тоже верно. Ну, хорошо, положим, ты сказал мне правду и Перфильев действительно избил мальчишку. Допустим, ты его не сильно помял и увечий ему не нанес.
– Так и было!
– А хлебом ты его зачем насильно кормил?
– Калачом.
– Что?
– Калачом, говорю. Я Семку в лавку послал за съестным к обеду, а он, видать, когда возвращался, попал на глаза мастеру, а тот давно на нас с ним взъелся. Вот и отыгрался на мальчишке, пока меня рядом нет. А я как этот окровавленный калач увидал… думал, придавлю гниду!
– Ты видел, как он его бил?
– Нет, конечно, иначе не позволил бы!
– А вот представь теперь, любезный, что пострадавший на суде скажет: знать не знаю, ведать не ведаю! Никого не бил и не калечил…
– Хреново.
– Вот именно, братец!
– И что теперь делать?
– Сакраментальный вопрос у нас в России, – вздохнул офицер. – Кто виноват и что делать? Ладно, ступай покуда в камеру, у дознавателя дел много, еще когда до тебя очередь дойдет.
Обратно в камеру Будищева вел старый знакомый – городовой, назвавшийся Ефимом.
– Ну чего? – озабоченно спросил тот, едва они остались одни.
– Да так, – неопределенно пожал плечами Дмитрий. – Ничего хорошего!
– Понятно. Максим Евграфович – старый служака и все как надо оформил, дело теперь так просто не замнешь. Я за тебя, конечно, словечко замолвил, только плетью обуха не перешибешь.