Жирдяй набычился, но ничего не сказал. Понимал, урод, что без меня ему не выжить. Я подставил плечо под его здоровую руку и, кое-как, поднял эту тушу. Меня колотило от омерзения. Язвочки на его лице и шее смердели тухлой рыбой, а волосы с каждым движением роняли мне на шею перхоть и порошу. Она жгла, как щёлочь. «И вот ЭТО трогало мою женщину!». Я чуть не блевал от отвращения и злобы. Пришлось стиснуть зубы и затолкать соблазн мести поглубже. Он свернулся внутри ядовитой змеёй и замер, почти неощутимый, но никуда не исчезнувший. Трясясь и подпрыгивая на одной ноге, от чего мои зубы щелкали, терзая измученный язык, Хряк кое-как мог перемещаться. Так мы доковыляли до центрального проёма (пятно крови-плесени будто ещё разрослось и усиками потянулось по стенам. Из боковых комнат тоже выпростались «побеги»).
– Подожди секунду. – я опёр это массивное тело на стену, где ещё не было кровавого грибка, пользуясь возможностью передохнуть, и поднял остатки сорванного занавеса. С помощью ножа Улыбаки откромсал квадратный, плотный кусок (кажется это когда-то был клетчатый плед). – Сгодится, если что, дверь или окно закрыть. – С помощью булавки, закрепил плед на плечах, на манер плаща. И только тут заметил, что Хряк, рукой в лубке, придерживает куртку спереди, а пузо его будто стало ещё необъятнее.
– Давай уже сюда, положу в мешок. – я протянул руку.
– Что? – свинячьи глазки забегали, когда я выразительно посмотрел на него, пытаясь выразить обещание его одинокой, мучительной и ужасной смерти. – Л-ладно, держи, вот. – неловко орудуя одной рукой, он достал из-за пазухи перетянутый бечевой увесистый пакет. Полкило где-то. Богатство прям. Пока я упаковывал Пыль в мешок, он смотрел за ней грустными, собачьими глазами.
– Да не ссы ты, «брат». Вместе же идём.
– Д-да. Хорошо, бл*. Но смотри мне. – и он выразительно потряс кулоном.
– Смотрю. Насмотреться, прям, не могу. – и опять его вонючая лапа на моих плечах.
Так, неловко, спотыкаясь и переругиваясь, мы одолели полутёмный коридор и вышли под чёрно-багровое небо Города.
Звон приближался. Переставший быть изолированным Шпиль успел попутешествовать по хитросплетениям улиц. Вся часть проспекта, справа от входа, изменилась. Где раньше были обшрапанные двух- и трёхэтажные многоквартирные панельные дома, высились, друг напротив друга шесть особняков, покрытых осыпающейся белой штукатуркой. Они злобно щерились заколоченными окнами на соседей и на окружающие их придомовые участки, заросшие болезненно-искривлёнными серыми деревцами и испятнанные бассейнами, наполненными затхлой чёрной мутью. Кажется, в них даже что-то шевелилось. В общем, от квартала справа, веяло заброшенностью, голодом, одиночеством и жутью. К счастью, слева всё осталось более-менее знакомым. Только, непонятно откуда, вместо фонарных столбов появились треноги с чадящими факелами. Мы двинулись по середине дороги, держась подальше от жадных ртов подвальных окон и переулков, откуда слышались причитания Теней. Тех, в общем, было не особо много.