– Дальше найдёте дорогу, господин… Господа? Я сегодня привратник, мне уходить нельзя…
– Да. Иди. Благодарю тебя! – голос Бауты скрежетал, как плохо смазанное колесо.
– Благословите, господин? – Червь опустился на колено, словно рыцарь, и Баута положил руку на низкий лоб. Я почувствовал слабый укол силы, когда он произнёс:
– Да минуют тебя кошмары!
С посветлевшим лицом и жизнерадостным блеском в глазах, коротышка удалился обратно во тьму, а Баута, сделав приглашающий жест, шагнул на ведущую вниз, раскрошившуюся бетонную лестницу. Я пошёл следом.
– Благословение? Серьёзно? – спросил я, пока мы спускались во тьме.
– Ну. Тёмный народ, чего там. Для них я что-то вроде доброго духа. Они и дары мне приносят иногда.
– Доброго, ну. Видели мы такую доброту.
Серафим ничего не ответил и просто продолжил идти.
Мы оказались в длинном, узком коридоре, густо поросшим светящимися зелёным грибами. Справа и слева были проёмы, некоторые с дверьми, некоторые привычно занавешанные тряпками. Из-за них выглядывали люди – типичные обитатели Города: рваная одежда, покрасневшие от бессонницы глаза и потрёпанная одежда. Увидев Бауту, они выходили в коридор и молча следовали за нами. Это было жутковато.
Мы прошли, должно быть, метров пятьдесят, когда Серафим резко остановился у очередной двери. Я тоже почувствовал. Из-за рассохшихся досок тянуло тоской и страхом. Маленькие, наэлектризованные крючки впились в кожу лица. Маска резонировала, впитывая в себя чужое отчаяние, усиливая и вливая в меня. Тьма внутри бесилась, рот наполнился слюной, и только огромным усилием мне удалось заблокировать этот поток ощущений. Я даже пошатнулся, от секундной слабости.
– Здесь? – полувопросительно произнёс Серафим.
Из толпы за нами, где уже собралось человек пятнадцать разных возрастов, ответили:
– Да. Тута они, господин.
– Хорошо.
Баута открыл заскрипевшую дверь, и мы вошли в маленькую бетонную комнатку. Следом за нами туда стали осторожно проходить остальные. На сырых, неровных стенах плясало пламя единственной свечи, чадящей прямо на полу. У противоположной стены лежал ветхий матрас. Сидящая рядом с ним измождённая женщина с припорошенными сединой волосами и припухшими глазами, раз за разом окунала кусок ветоши в миску с водой и механически протирала покрытый испариной лоб лежащего на матрасе мальчика лет десяти. Ребёнок был укрыт до подбородка двумя одеялами, но зубы его всё равно тихонько постукивали, а из-под плотно зажмуренных век по чумазому лицу протянулись дорожки слёз. Вдруг мальчик закричал и забился, опрокинув воду. Одеяла слетели и я с содроганием увидел, что худенькое тело всё покрыто глубокими рваными укусами и царапинами. Следы зубов были явно человеческие и вокруг каждой раны, чёрными кляксами расползалась под кожей тьма.