…тьма. Как долго вокруг только она? Мои веки стянуты грубой нитью, и я не вижу. Голос давно сорван, и я не могу кричать. Тело настолько измучено, что я ничего не чувствую. Остался только слух. Скрип двери, тяжелые шаги, плеск воды в чашке, из которой мне дают напиться. И гимны. Бесконечные, заунывные песнопения. Они наполняют меня чем-то тягучим и мерзким, вытесняют остатки мыслей. Где я? Когда? И… Кто? Не знаю, не могу вспомнить. Когда стараюсь – голову сверлит боль, а боли и так слишком много. Проще не думать, раствориться в отвратительном хорале, отдать ему чувства и переживания. Зачем ты(я) сопротивляешься? Что держит тебя в моей голове? Обрывки воспоминаний? Ощущение детской ладони в твоей руке? Их плач? Крики? Смех? Нет. Это не то, это давно бы забылось.
Держат кровавые буквы на внутренней стороне век. Они пульсируют, горят, жгут зрачки. Глупцы думали, что слепота поможет мне услышать. Нет. Теперь я постоянно вижу эти слова, даже если уже не могу прочитать. Они взывают ко мне, заглушают музыку, через них я слышу, как звенит Город. И вспоминаю. Озарённые! Шпиль, свора! Дети! И Кот! Кот где-то там, идёт ко мне, он всё ближе. И просыпается надежда. И страх! Почему я боюсь? Почему, когда думаю о нём, о любимом, меня начинает колотить и хочется, чтобы дверь никогда не открылась, и я осталась в спасительной темноте? Почему я боюсь? И кого? Не знаю. Мысли путаются. В уши снова льётся песня Озарения…
В голове всё ещё отдавался болезненный, заунывный ритм песен фанатиков. Тело под одеждой покрылось липким потом и суставы ломило от слабости. Лиса. Я резко сел и распахнул глаза, борясь с дурнотой. Звон прошёл. Мы всё ещё были в холле небоскрёба. Факелы продолжали чадить, наполняя затхлый воздух горьким дымом. В двух шагах сидел, привалившись к зелёному мрамору колонны, Баута и закидывал под маску кофейные зёрна из холщёвого мешочка, который вчера ему подарили местные. Те самые дары. Кофейные зёрна, и где только нашли?