(я бы побежал прочь, прочь, прочь отсюда, и повезло бы не растерять себя по дороге. Зачем я остаюсь?)
(Восторг слияния… растворяться, пока не исчезнешь совсем)
(здесь невозможно исчезнуть)
Отум скрылся из виду, затем окликнул меня, и фиолетовый сумрак разорвался в тающие клочья, когда моих ноздрей коснулась эта вонь – сладковатая вонь крови и смерти, такая густая, что казалось, ей можно наесться – на всю жизнь сразу, никогда потом не заставишь себя проглотить ни крошки. Огоньки побежали по нервам, и я согнулся, чувствуя, как на лице, руках и внутри живота расцветают звезды…
– Все в порядке, – успокаивающе сказал Отум, хотя, конечно, это было не так.
Я распрямился. У меня дрожали руки, когда, стянув с шеи и сжав обеими руками фонарик, я включил его и провел тонким лучом по земле. Ноги в разбитых ботинках, на подошвах густо налипшая грязь.
(брызги разлетающейся земли; точно маленький взрыв)
Я знал этого парня, конечно, знал. Луч скользнул по его ногам, обтянутым черной тканью, и остановился на кармане.
(внутри мятая обертка с остатками растаявшего шоколадного батончика; откуда я знаю об этом?)
Его пальцы спокойно лежали на бедре. Каймы ногтей ярко красные. На запястье красная нитка, повязанная на манер браслета.
(я вдруг осознал, что скребу свои руки, по которым расползается жжение)
Я высветил с полдесятка порезов выше по руке, добавивших новые дыры к рукаву ободранного черного свитера, должно быть, на многих кустах оставившего свои нити. Черные дыры и красные дыры, и красные пачкают собой черные.
– Хватит, – пробормотал я, отводя луч фонарика. – Не хочу на это смотреть.
Меня мутило, и я не мог избавиться от навязчивого ощущения боли – не физической, не душевной, скорее, фантомной.
– Второй дальше, – сказал Отум. – Еще краше первого. Повсюду шоколад, – он рассмеялся. – Догулялись. Говорили им матери – много сладкого вредно.
Отума, казалось, забавляла ситуация.
Я развернулся и поспешил обратно. Как мог я оставить Миико одного? Ослабшего, спящего, беззащитного. Я готов был бежать сломя голову, но Отум сжал мое предплечье, заставляя меня остановиться.
– Спокойно… Я не думаю, что им помог кто-то больше, чем они помогли друг другу.
Уже стемнело настолько, что я едва видел его лицо. Меня душило отвращение.
– Что ты имеешь в виду?
– Они сами покромсали друг дружку. Их же собственными ножами.
– Ты не можешь быть в этом уверен.
– Ха. Мне хватило духу рассмотреть картинку повнимательнее. Они схватились, как бешеные собаки. Второй еще пытался уйти… но с такими ранами далеко не убежишь.
– Почему они это сделали?