– Нет, нет, я не венчана, будьте вполне в этом уверены. Огарев не двоеженец, он ни в чем не виноват перед нашими законами; я предпочла пожертвовать именем, семьею, чем подвергнуть его такой ответственности.
Тогда я рассказала откровенно все наши планы и как я сама восстала против нашего брака; рассказала, что Огарев расстался с Марией Львовной уже семь лет как, но что она ни за что не соглашалась на развод, только чтобы мучить нас.
Генерал Куцинский слушал и удивлялся моему безыскусному рассказу. Потом он сделал мне несколько вопросов об отце.
– Правда ли, что он возмущает крестьян? – спросил он.
– Мой отец – любимец народа. Он, напротив, их учит надеяться на законы, на правосудие, не отчаиваться… Он за каждого хлопочет, заставляет взяточников отдавать награбленное, я горжусь своим отцом; для меня его служба лучше всякой другой, – говорила я с одушевлением.
Я рассказала генералу Куцинскому, как мы слышали раз с Огаревым, в дороге, не помню, в Тамбовской или Симбирской губернии, от простого человека, что на Руси только один человек жалеет крестьян. На мой вопрос: «Как его зовут?» он отвечал: «Его имя слышно далеко, неужели вы не слыхали – Тучков!»
– Вот наша награда! – сказала я с жаром.
– Да вы всё увлекаетесь, – возражал генерал Куцинский, – но вот это-то и вредит вашему отцу; его выставляют как человека вредного образа мыслей, слишком любимого крестьянами; говорят, что он позволяет своему бургомистру сидеть в его присутствии, говорят еще, что он на сходе говорил что-то о религии.
– Это всё мне известно, и я могу это объяснить: отец сажал при себе бургомистра, потому что у последнего болела нога; на сходе он говорил, чтобы бабы давали молока детям, когда отнимают их от груди, потому что во время постов свирепствует большая смертность между малолетними. В подтверждение своих слов отец повторил слова Иисуса: «Не то грех, что в уста входит, а то, что из уст выходит». Что же тут предосудительного, что его любят? Это только потому, что он один не грабит в своем уезде, а может, и во всей губернии. Если б все были такие, как мой отец, народ не обратил бы на него особенного внимания.
Мне казалось, что мое увлечение благотворно подействовало на генерала Куцинского.
Он протянул мне руку и сказал с чувством:
– Я сам из крепостных, дослужился до этих эполет; это бывает очень редко. Благодарю вас, что вы не судили меня по моему мундиру, ведь и в нем можно иногда служить добру, – сказал генерал.
– Теперь мой черед, – воскликнула я, – сделать вам один вопрос! Вероятно, и Огарев будет арестован? Скажите правду.