— Это вон там, — указала Аделин, и они быстрым шагом двинулись через площадь мимо памятника Георгу. Третья лесная улица заканчивалась парком, который постепенно переходил в лес — там частенько видели зайцев и лис, забредавших из чащи. Когда-то давно, еще в детстве, отец привозил сюда Аделин и Уве — они катались на каруселях, объедались ягодным мороженым и играли с другими детьми; Аделин до сих пор с теплом вспоминала эти прогулки.
— Задумались? — спросил Бастиан. Аделин встрепенулась и тотчас же заметила, какими взглядами городские кумушки провожают столичного гостя. Любопытство, сочувствие, брезгливость и корысть: интересно, богат ли этот господин? Если действительно богат, а не просто красуется, то неважно, какое у него лицо — надо брать в оборот и вести к алтарю, пока не опередили более проворные.
— Вспомнила, как мы гуляли здесь с отцом, — сказала она и вдруг призналась: — Я незаконнорожденная вообще-то. Но он меня признал и никак не отделял.
— Полагаю, он был хорошим человеком, — уважительно откликнулся Бастиан.
— Да, — кивнула Аделин. — Хорошим.
Она уже давно не чувствовала левую руку — заледеневшую, неподвижную. Они подошли к воротам парка, и Бастиан произнес:
— Давайте ваше Зоркое сердце.
Аделин прикрыла глаза, в очередной раз подумав, что отец всегда предостерегал ее от занятий магией. Потом он примирился с ними: ну вот такая родилась дочь, ничего не поделаешь — но они никогда ему не нравились. Разве что только тогда, когда смогли помочь Уве.
Она не любила заклинание Зоркого сердца: оно обостряло чувства, делая мир насыщенным и ярким, но потом оборачивалось почти сутками слабости и тошноты — тогда Аделин могла лишь лежать в постели, смотреть, как над ней крутится потолок, и надеяться, что выкарабкается.
Когда последнее слово заклинания сорвалось и упало под ноги, то мир на мгновение поблек — а затем вспыхнул, наливаясь красками, запахами, звуками. Космеи и ирисы на газонах вспыхнули языками сиреневого и розового пламени, сладкий аромат духов проходящей барышни опалил ноздри, и Аделин испугалась, что сейчас упадет.
Она не упала — ее на ладонь приподняло над гравием дорожки. Бастиан стиснул ее руку, серебряная пластинка артефакта впилась в ладонь, и Аделин мягко опустилась на землю. В висках пульсировала кровь, дыхание сбивалось, по коже бежали лепестки пламени, и их срывало ветром и превращало в аккорды.
«Я умираю, — подумала Аделин с восторгом и болью. — Нет… я живу!»
Потом наваждение схлынуло — в ноздрях остался соленый запах невидимого моря, в ушах остывали слова заклинания. Бастиан по-прежнему держал Аделин за руку, но теперь от его пальцев разбегались волны тепла, которые заставляли замирать — так жертва замирает перед охотником — и в то же время приказывали сердцу стучать быстрее, а груди дышать глубже.