. Хотя последняя по численности значительно превосходила дивизию Клапареда (7300 против 2500 человек), на что справедливо указывает А. И. Попов, но сама задержка с переброской пехотных подкреплений Даву и Нею заметно приостановила их в целом успешные действия. Когда к 10 часам Фриан подтянул дивизию в район «флешей», русские уже не только смогли привести свои войска в относительный порядок за Семеновским оврагом, но и выбить солдат Богарне с Курганной высоты.
Майор гвардейской артиллерии Булар отмечал, что в прежние сражения офицеры обычно с восхищением наблюдали «за тем, как император демонстрировал зрелищный эффект с помощью одного из своих характерных ударов. И теперь мы тоже ожидали увидеть его лицо, озаренное ликованием, как это бывало в дни его расцвета, когда он демонстрировал какое-нибудь новое чудо. Но сейчас мы ждали напрасно»[1961]. «Все окружающие с изумлением смотрели на него, – пишет Сегюр, – это была ленивая мягкость, лишенная всякой энергии».
К 11 часам, благодаря введению в бой дивизии Фриана и корпусов резервной кавалерии, д. Семеновское была взята. «Эту радостную весть, – писал полковник Лежен, – я повез императору. Когда я подъехал к нему, он с живым интересом следил за этим зрелищем…» Французы, оседлав правый берег в верховьях Семеновского оврага, теперь готовились отразить русскую контратаку. Ней, Даву и Мюрат вновь просят подкреплений. Наполеон мог им дать только гвардию.
Вопрос о той роли, которую сыграл отказ Наполеона использовать императорскую гвардию, является, пожалуй, наиболее важным и дискуссионным среди остальных проблем, которые пытались разрешить современники событий и последующие историки Бородинского сражения (если не брать в расчет те «труды», которые изначально были призваны не найти подлинную истину, а продекламировать истины, установленные властью). Разброс мнений по этому вопросу просто поражает.
Среди тех, кто открыто критиковал решение Наполеона не бросать гвардию в огонь, мы находим двух французских капитанов – участников сражения (Дюпюи из 7-го гусарского полка 1-го кавалерийского корпуса и адъютанта генерала Дессэ Жиро де л’Эна), маршала Гувион Сен-Сира, который не участвовал в битве, интенданта Пюибюска, также судившего о бое с чужих слов, двух участников битвы с русской стороны (Бутурлина и Граббе), которых, правда, трудно оценивать только как «критиков». Что же касается авторитетных суждений Шамбрэ, Сегюра, Лежена и Деннье, то их критика решения императора звучала не открыто, а как бы подспудно, без должной аргументации, порожденная эмоциональной неудовлетворенностью исходом сражения. К группе критиков решения императора позже присоединятся такие историки, как француз Тьер, немец Энгельс, поляк Кукель и американец Рьен