Великая армия Наполеона в Бородинском сражении (Земцов) - страница 443

В то время, когда утром 14 сентября авангард Мюрата завязал перестрелку с арьергардом Милорадовича у Фарфоровых заводов и стал быстро теснить его к Москве, Наполеон вместе с Бертье пересаживались из кареты, в которой они выехали на рассвете, в седла. Мост, перекинутый через глубокий овраг, был сожжен. Наполеон, не желая дожидаться, пока инженеры возведут новый мост, поскакал верхом.

В 10 утра примерно в 12 верстах от Москвы Наполеон был встречен Мюратом. Здесь, прохаживаясь по церковному двору, он и узнал из уст Неаполитанского короля, что русские отказались от мысли дать под Москвой второе сражение[2108]. Позавтракав, Наполеон в сопровождении двух дежурных эскадронов неторопливым аллюром поскакал к Москве[2109].

Утром 14 сентября было холодно и пасмурно. Однако после полудня, когда Наполеон со свитой въехал на Поклонную гору, стало уже тепло и солнечно. «Вот наконец этот знаменитый город! – воскликнул Наполеон и затем добавил: – Да и пора уж! (il étai temps!)»

Вид чудесного города, озаренного солнцем, оказал на солдат Великой армии магическое действие. «…Мы вдруг увидели тысячи колоколен с золотыми куполообразными главами. Погода была великолепная, все это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися шарами. Были купола, похожие на шары, стоящие на шпице колонны или обелиска, и тогда это напоминало висевший в воздухе аэростат. Мы были поражены красотой этого зрелища, приводившей нас в еще больший восторг, когда мы вспоминали обо всем том тяжелом, что пришлось перенесть. Никто не в силах был удержаться, и у всех вырвался радостный крик: “Москва! Москва!!!”» – так писал Лабом, книга которого о Русском походе вышла уже в 1814 г.[2110] Ложье из того же 4-го корпуса, склонный к чтению классической литературы, не преминул вспомнить Тассо, который описал армию Готфрида Бульонского, увидевшую башни Иерусалима: «У каждого как бы крылья выросли на сердце и на ногах; как легко стало идти. Солнце лило свои горячие лучи на бесплодные поля, оно дошло до зенита, когда Иерусалим предстал перед нами! Да, это Иерусалим, мы видим его, мы осязаем его, тысячи голосов, как один, звучат в воздухе, приветствуя Иерусалим!»[2111]

Да, солдаты чувствовали себя крестоносцами, оказавшимися на границе мира! «Настал наконец день славы, – передавал состояние эйфории, соединенное с ощущением исторического величия минуты, генерал Сегюр, – в наших воспоминаниях он должен был сделаться лучшим, блестящим днем всей нашей жизни. Мы чувствовали, что в это время обращены удивительные взоры всего мира на наши действия и каждое малейшее наше движение будет иметь значение в истории. Казалось, мы шествуем по этому громадному и величественному поприщу, окруженные всеобщим удивлением народов, гордые тем, что мы вознесли славу нашего века выше всех других веков. Когда мы возвратимся на родину… с каким почтительным вниманием, с каким восторгом встретят нас наши жены, наши соотечественники и даже наши отцы! Во всю остальную нашу жизнь мы будем какими-то особыми существами, на которых они будут смотреть с удивлением, которых они будут слушать с любопытством изумления, будут бегать за нами, ловить каждое слово. Это чудодейственное завоевание облечет нас славою; от нас будет веять чем-то дивным и чудесным… В это время были забыты все опасности и страдания. Можно ли купить слишком дорогою ценою высокое счастие во всю жизнь повторять: и я был в войсках, вступивших в Москву»