Яшин начал понимать, что при всем формализме политбесед и занятий, они необходимы. Шилин, к примеру, говорит бодро, улыбаясь, даже немного любуясь собой. Но во всех подразделениях рассказывает одно и то же. Будто одна патефонная пластинка у него в голове. Пластинка менялась только после того, как политотдел флотилии давал новые установки. Однако краснофлотцы всегда слушали Шилина с интересом. Матросы чувствовали, что он свой.
К Яшину было другое отношение. Поэт все-таки — небожитель. И вот этот небожитель в форме старшего политрука появляется в кубрике корабля. Его можно потрогать. Можно и поспорить с ним. Впрочем, на выступлениях матросы спорили редко. Выступление поэта — чаще всего — небольшой концерт одного артиста, мастера художественного слова Когда выступление удавалось, матросы чувствовали себя приобщенными к чему-то высокому. Хотели, чтоб поэт как-то запомнил их. На бронекатере № 43, сбившем «Хейнкель-111», Яшину подарили наборный мундштук. Тщательно отполирован, все изгибы соразмерны. Удобно держать за губой. Сделал мундштук из пуговиц и эбонита кок-радист Ефимов.
Споры начинались обычно после ужина, за вечерним офицерским чаем.
Капитан второго ранга (в просторечье «кап-2») Земляниченко напрочь отрицал Маяковского.
— Маяковский, которого все возносят, портил русский язык.
— Не портил, товарищ капитан второго ранга, а развивал.
— Ну вот скажите мне, разве это правильно: «Любовь на скрипку ложите»?
— Поэт имеет право на более свободное обращение со словом, это расширяет смысловую область, усиливает эмоции, подчеркивает особенности ситуации, которую хочет передать поэт.
— Ну да, а мы школьников учим — не «ложите», а «кладите». Чем по́ртфель от портфе́ля отличается? В портфе́ль кладут, а в по́ртфель — ложат.
— Разве когда мы волнуемся, всё правильно говорим? А поэт гиперболизирует эту особенность человека, доводит её до крайности, и мы глубже воспринимаем состояние автора.
— Или вот: «Так жевал вымирающий ихтиозавр случайно попавшую в челюсть фиалку». А ихтиозавр — это пращур рыб, обитал исключительно в воде и уж никак не мог жевать фиалок.
— Ну здесь Владимир Владимирович мог и ошибиться. Может человек ошибиться или нет?
— Может. Только мы тоже имеем право на непонимание.
— А вы Есенина любите? — вступил в разговор капитан-лейтенант Кузьмин. — Наизусть можете?
Яшин утвердительно кивнул.
Все приготовились слушать. Земляниченко повернулся к Яшину и подпер подбородок ладонью, давая понята, что спор закончен, да и не спор это, а обмен мнениями.
Есенина Яшин знал. Любил. За это в педагогическом техникуме в 1923 году его не приняли в комсомол. На собрании спросили прямо: «Есенина любишь?» Яшин не стал врать: «Люблю».