— Милая, ну нет никакой работы, а если есть, то на меня кадровики косятся — был в плену, а носишь награды. Почему? Надо присмотреться к тебе… А дальше — облом, — пояснял жене свое состояние Александр.
— Хочешь есть калачи, не сиди на печи, — снова фыркнула Галина, сидевшая, подобрав ноги, на дремучем расшатанном диване, понимавшая, что обратный ход ее машина не даст. В комнате было зябко, в приоткрытую форточку шла холодная струя. Она встала и прикрыла ее. Потом Галя резко встала и направилась к плите.
— О какой печи ты говоришь? — обронил Саша. — Одну я уже выбросил.
— Это я так, сгоряча. Мне жалко сыночка нашего — простуживается постоянно, — ворчала Галина, разогревая и помешивая ложечкой в крохотной кастрюльке на самодельной электрической плитке заклекшую кашу для сына.
— Пол земляной — тянет, — почти выла от безысходности женщина. Она ведь была сначала мать, а потом супруга.
А затем будничным ровным голосом, каким иногда любят говорить о вещах далеко необычных и редких, произнесла:
— Нет смысла тратить и трепать друг другу нервы, себе же дороже выйдет. Так жить дальше нельзя.
Начинало темнеть, становилось жутко в лачуге этого медвежьего угла на краю поселка. Когда она глядела в окно — вправо и влево уходили набирающие сумрак, как губка воду, переулки, по которым в то время страшновато было ходить. Время послевоенное, тем более на Кавказе!
И Галина не выдержала такого издевательства над сыном! Опасаясь потерять Сашу, она, собрав нехитрый узелок из детской одежки, вернулась в Базарный Карабулак.
Теперь Галина настолько разуверилась в такой обстановке, что ей показалось, будто и не было у нее прежней, взаимно интересной жизни с любовью и уважением. Стали смутны, опасны и расплывчаты представления о перспективах совместного обитания в этой мышиной лачуге. У женщин есть необыкновенная способность порождать иллюзии, быть не такими, какими они на самом деле есть. Галина, возможно, ждала в этом благодатном крае уютного счастья с любимым человеком, а встретила бытовую неустроенность, растерянность супруга и непонятное отношение властей к Александру.
Последний разговор был тяжел и вязок. Он стоял, опершись плечом о дверной косяк, и ждал от нее очередного упрека. Ему на время показалось, что лицо у раскипятившейся Галины было злобное, а губы расползались в ядовитой усмешке. Саша никогда не мог бы подумать, что так быстро и столь разительно может измениться человеческое лицо.
У каждого из них в душе заиграли фантастические скрипки холодными мелодиями разрыва. Оба они стояли и глядели в разные окна и видели одну и ту же картину — вокруг фонаря кружились крупные снежные хлопья. И казалось, что они не с неба опускались, а прилетали с земли, затевая белые хороводы вокруг уличного светильника. Снегопад за окнами усиливался — крылатые снежинки стали ускоряться и множиться. Беспричинная тревога корежила и ломала их двоих. Они прекрасно понимали: лучшее, что у них было и могло быть, уже больше не повториться.