Профессор выпустил руку Натали и сведенными в щепоти пальцами прикоснулся ко лбу. Замер. Это что, рамиссианское выражение стыда? Скорби? Или он таким образом сообщает: «Да пошел ты!» Сложно…
— Какой урожай созрел, профессор? Что это значит?
Ашхисс продолжал молчать, глядя перед собой.
— Ну, хорошо… Значит, вы уже готовы к тому, что вашей репутации может быть нанесен непоправимый ущерб. Потому что я вам его обеспечу. Ваша лаборатория, дело всей вашей жизни, в чем бы оно ни заключалось… Можете попрощаться.
— Х'рош'… - пробормотал Ашхисс. — Я ск'жу… Вам… Один н' од'н…
— Наедине? — Он посмотрел на Натали, она хмурилась: тоже хотела присутствовать, но Ройл принял решение:- Хорошо. Наедине. Ната, выйди, подожди нас в коридоре.
— Что? — Она задохнулась от возмущения. Но две пары глаз — карие человеческие и желтые с вертикальными зрачками, принадлежащие профессору, — посмотрели на нее с одинаковым выражением: Ната поняла, что при ней не будет произнесено больше ни слова. Развернулась и вышла, от души приложив дверью о косяк. Кажется, хлипкий пластик, из которого она была сделала, даже кое-где треснул. Хоть какая-то радость.
Подслушивать даже не пыталась — это выглядело недостойно и жалко. Пусть даже никто не увидит — как она сможет себя уважать после такого. Ната скрестила руки на груди и, прислонившись к стене, стала ждать. А ждать пришлось долго. О чем можно беседовать столько времени? Эх, надо было переноску с Мордой захватить, она бы тогда не чувствовала себя такой одинокой и потерянной… Морда, конечно. Ну, и Натали тоже…
В тот самый момент, когда Ната совсем уже загрустила и почти разозлилась на Ройла, дверь наконец открылась. Роланд шагнул за порог и коротко бросил ей:
— Идем.
И это все? Ната хотела было возмутиться, но возмущаться, глядя на удаляющуюся спину, было бесполезно, поэтому она решила отложить запал до того, как они сядут в машину. А может, так и задумывалось — рассказать обо всем позже, когда они будут в безопасности.
Но даже когда автомобиль взлетел и влился в поток, Ройл продолжал молчать, глядя перед собой.
— Ну и? — робко спросила Ната, злясь на себя за эту робость, злясь на Роланда за его молчание. Злясь даже на Морду за то, что она спокойно уснула, свернувшись клубком, в то время как сердце Наты готово выпрыгнуть из груди.
— Я не знаю, что тебе сказать… — ответил Ройл. — Я не хочу говорить тебе правду. И обманывать не хочу.
— Ого… Зато честно…
Он не ответил.
— Все так плохо?..
Молчит. Руки сжимают руль.
— Я умру?
Как же страшно было произнести эти слова. Теперь, когда это больше не казалось шуткой.