— Пестрый батальон, код 2-4-2. Минутная готовность. Повторяю, минутная готовность.
2-4-2. Боевой вылет. Задание загружено в матричную память челнока, и едва Роланд наденет циребрум, он будет знать, что его ждет. Если не опоздает… Пятиминутное опоздание приравнивается к дезертирству.
Он выругался: пока сержант не слышит, можно, — и устремился к ангару по запрещенному, но куда более короткому пути. Через технические отсеки, где протиснутся могли только специальные роботы, мыши и худые новобранцы. По тросу в заброшенной лифтовой шахте, закрытой сразу после того, как крейсер сошел с доков верфи: она использовалась при строительстве, но теперь была не нужна. А потом по узким тоннелям — если бы знать, для чего они, — прямиком в ангар.
Не опоздал. Встал в строй именно в тот момент, когда сержант начал обход. В отряде Пестрых тридцать человек, как и положено. И отрядов таких, если Роланд ничего не путал, десять. К Пестрым обычно определяли новичков. Отправляли на опасные и зачастую совершенно ненужные задания, новобранцы гибли, исполняя чьи-то некомпетентные приказы. Их было жаль, но не так жаль, как тех, кто стал уже квалифицированным пилотом, налетавшим не один час. Если новичок продержался в отряде Пестрых больше трех месяцев, его отправляли к Желтым, Синим, Красным. В конце концов появлялась возможность дослужиться до Серебряных и Золотых.
Пока Ройл обдумывал вероятность того, насколько велики его шансы однажды оказаться в отряде Золотых, сержант дал последние указания, и пилоты — здесь на профессиональном сленге их называли «симбы», от «симбионта», — устремились к челнокам. Каждый к своему, к тому, в котором хранился ментальный отпечаток его разума. Через минуту они наденут шлем-церебрум и станут едины со своим кораблем, срастутся с ним.
Роланд совершил уже больше трех десятков учебных вылетов, но каждый раз будто заново переживал сращение. Сначала точно холодные щупальца заползали в голову. Мозг немел, глаза готовы были вылезти из орбит. Горло перехватывал спазм. Каждый раз Ройлу казалось, что он умирает. Немного легче переносить превращение помогал детский стишок. Тот самый, что часто любила повторять Лесса, прыгая через скакалку. Роланд немного переделал его, отчего веселое стихотворение звучало теперь довольно жутко, но ведь он никому его читать и не собирался. Зато простой ритм помогал расслабиться, и Ройл знал, что, когда он дойдет до десяти, все болезненные ощущения исчезнут.
Раз, два,
Королева жива,
Хоть отдельно от тела
Ее голова.
Руки стали травой,
Посмотри.
Три — четыре, четыре — три.