Интересно, все ли исполинки той ночью боялись за себя и почувствовали облегчение, когда вызвали Герлинду?
— Тебе нельзя было тогда выскакивать.
Да, мне об этом говорили. Я тихонько вздохнула.
— Давай о другом. Можно задать тебе личный вопрос о твоем грехе и о том, как он проявляется? То есть… ты чувствуешь ненависть к людям вообще?
Она так приподняла одну бровь, что я беспокойно заерзала на своей подушке.
— Я, — глаза у нее распахнулись, — презираю мужчин. — Откровенно рассказывая о своем грехе, она перекатывала на ладони нож, и я то и дело вздрагивала, вспоминая Каидана, у которого была такая же привычка. — Мужчины — глупые тщеславные эгоисты. Все до единого. Мне нравится, когда они дерутся, когда калечат друг друга. Пусть бы они все друг друга перебили.
Зания вытерла рот и посмотрела на меня. Еще раз тяжело сглотнув, я прочистила горло.
— Ты знакома с моим отцом, Белиалом?
— С ним самим — нет, а с его грехом — да. — Она подняла стопку и сделала маленький глоточек. — Ты легко отказалась от выпивки, когда я предложила. Как тебе удалось?
— Вовсе не легко. — В самом деле, к тому моменту, как Коп просвистел, я уже почти успела уговорить себя, что не выпить одну-единственную стопку будет невежливо. Одну-единственную — это и был тот крючок, на который я раз за разом попадалась, потому что так и не научилась вовремя останавливаться. — А с наркотиками еще тяжелее. Но дело в том, что отец не заставляет меня работать по-настоящему, по большей части я только делаю вид. Поэтому мне проще. Не приходится бороться с зависимостью.
Ее рука замерла на полдороге, а лицо приняло изумленное и недоверчивое выражение.
— Мое положение совсем не такое, как у других исполинов, Зания. И я надеюсь, что при нашей жизни все испы получат право не работать на повелителей.
— Невозможно. — Она произнесла это хриплым шепотом.
Я улыбнулась — все возможно.
Мы проговорили три часа, но Зания так и не согласилась помогать. Даже когда я показала ей рукоятку, это не прибавило ни веры, ни доверия. Чем еще было бы можно ее убедить за оставшиеся два дня? Я пригласила ее пойти вместе перекусить, но она не хотела появляться на людях в моем обществе и категорически отказывалась и от встречи, и от разговора с Копом.
В какой-то момент из динамиков на ближнем минарете раздался призыв на молитву. Мелодичный арабский напев звенел над всем городом. Я знала, что мусульмане молятся в определенные часы, и слышала утренний призыв перед уходом из отеля. Зании, казалось, было всё равно. Из любопытства я спросила:
— Ты когда-нибудь молишься в установленные часы?