Ну, вот.
Зания перекатилась на бок, свернулась калачиком и, не то засмеявшись, не то всхлипнув, с трудом проговорила:
— Даже братьям испам я отвратительна.
— Что? — Я ждала чего угодно, только не этого. — Нет, конечно, ни в коем случае. Поверь, ты вовсе не отвратительна Копу. По-моему, совсем наоборот.
Обстоятельства жизни Копа в нашей компании были известны всем. Наверное, решила я, он не будет против, если я объясню кое-что Зании, чтобы она меньше тревожилась.
— Копано девственник, но он не ненавидит женщин. Он совсем не такой, как тот человек из бара.
Я погладила ее по волосам, мягко дотронулась до лица и поняла, что точно так же утешала меня Патти, когда я страдала от пробуждения новых способностей, которыми еще не умела управлять. Зания снова издала звук, похожий одновременно на смех и на рыдание, и сразу же вслед за этим у нее потоком хлынули слезы. Я придвинулась ближе, чтобы взять ее за руку, а она потянулась ко мне, прижалась и дальше плакала, уткнувшись лицом в мой живот.
— Не уходи, — просила она меня между горькими пьяными всхлипами. У меня и у самой щипало в глазах, а при мысли о том, что завтра мне уезжать, к горлу подступала тошнота. Если бы только я могла уложить ее в чемодан и забрать с собой! Увы, оставалось надеяться лишь на то, что мы заслужили ее доверие и дали ее сердцу чуть-чуть оптимизма, чтобы день за днем жить дальше.
Она так и заснула, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени. А меня продолжали преследовать ее слова — Не уходи.
С утра я проснулась раньше Зании, с пересохшим ртом. Спустилась на кухню, выпила стакан воды и заметила, что на первом этаже приоткрыта дверь в одну из комнат. В тусклом свете сквозь щель можно было различить какие-то листки, развешанные на стенах. Не выпуская из рук стакана, я на цыпочках приблизилась к двери и распахнула ее.
Комнату можно было бы счесть роскошным кабинетом, если бы ее элегантность не обесценивал тошнотворный коллаж из приколотых и приклеенных к стенам газетных вырезок и фотографий. Я сделала несколько шагов внутрь и стала читать заголовки о столкновениях и войнах, по преимуществу на Ближнем Востоке и в Африке. Места, где говорилось о случаях геноцида и нападениях с многочисленными жертвами, были выделены маркером. Некоторые снимки повергли меня в такой ужас, что я бы не осмелилась взглянуть на них во второй раз.
Вдруг я догадалась, для чего служит комната, и с отвращением попятилась: это святилище, здесь Сонеллион поклоняется ненависти.
Уже на выходе мой взгляд упал на фотографию, лежавшую на столе, и она привлекла мое нездоровое любопытство. Голая чернокожая девочка лет полутора лежала на земле и отчаянно плакала, а над ней наклонилась женщина. Зачем? Скользкий страх побежал у меня по позвоночнику.