Со всей ясностью мама это поняла, лишь по-настоящему полюбив, когда чувство, терзая телесную оболочку, не нуждалось в словах, даже самых изысканных или остроумных, — вот тогда мама осознала, что папа ее обманул, талантливо рассказав, что есть любовь, предложив словесный эквивалент; книгу своей судьбы он поведал ей на ушко и, поразившись доверчивости слушательницы, поверил сам и себя этой своей единственной, к тому же ненаписанной книгой погубил…
Но ведь и ее, и ее… и меня…
Очнувшись от первого безумия любви, словно проснувшись ночью и на ощупь отыскивая стакан с водой, мама решила, что она восстанавливает свое право на чувство, и не в ущерб кому-то, потому что и папа, и Верочка владели им не по праву; сказать же это вслух — долг мужчины…
— Милая, бедная, милая, — думала мама, целуя Верочку в чуть дымчатую от пуха, юную щечку, улыбаясь ей, держа ее руку в своей и… пытаясь представить, может ли это вызвать вожделение…
У нее — не могло, и она улыбалась еще сладостнее…
— Это должно быть шершавее, — однажды, во власти своих мыслей, вслух произнесла мама.
— Что? — спросила Верочка, обсуждавшая с приятельницей новый халат китайского шелка.
— Всё, — откровенно рассмеялась мама и смело посмотрела на Дмитрия Борисовича.
Полюбив Сарычева, мама, как истинная женщина, стала отрицать то, что было до него, — жизнь началась с любви, а прошлое лживо, безотрадно… несущественно…
Я уверен, что только разумом, не чувством, мама выделяла меня из мира, который бросала на произвол судьбы. Теперь за малейший проступок меня ожидало наказание не гневом, а презрением.
— Типичный отец! — как на сцене, репликой в сторону, несправедливая, не владеющая собой, переполненная отрицанием, она, обличая меня, поделила миры и сферы, хотя при Дмитрии Борисовиче, наедине с ним, понимая, что настоящий мужчина не может не любить в женщине мать, на его расспросы говорила обо мне не с нежностью, с торопливостью и страстью…
Издерганная необходимостью жить в постоянной, но все равно непривычной ей лжи, мама ждала, как исцеления, решительного поступка Сарычева, однако он как бы отказывался вмешиваться в создавшуюся ситуацию и с охотой бывал в нашем доме, пил, играл в преферанс, с безразличным дружелюбием внимая папиным шуточкам. Да все они были безразличны, чего уж там, ведь им довелось быть при таких ситуациях в папиной жизни, когда требовалась помощь, хотя ее и не требовали…
Кем они были, друзьями нашего гостеприимства или верными, близкими друзьями?.. Это зависело от времен, обстоятельств, от реалистичной оценки своих возможностей. Короче говоря, зависело… не от них!