— Имя? — через некоторое время спросил Алексей Михайлович. Я покосилась на клонящуюся к горизонту луну. Делать ему больше нечего — по ночам воришек допрашивать…
— А-а-нт-т-тон, — простучал зубами утопленник. — В-вы его в-вид-дели? Ч-чуд-ддовище?!
А это, видимо, обо мне. Ой, как приятно!
— Я видел только, что вы совершили кражу, да еще попытку к бегству и сопротивление сотруднику полиции, — отрезал Алексей Михайлович. Голоса из-за стекла звучали глухо, словно в аквариуме. Я прижалась ухом к окну, чтобы лучше слышать. — Зачем бежали, Антон? Фамилия?
— Дробников, — видимо, согреваясь, ответил тот. Заикание прекратилось. — В-вы не понимаете…
— Я все понимаю, — отрезал участковый, продолжая строчить на листе бумаге. — Вы решили, что можно поживиться на тяжелом труде других. Стащить щенков и продать подороже…
— Неправда! — выкрикнул Антон. Даже я вздрогнула — столько страха было в его голосе. — Вы не понимаете, она нас заставила, мы не хотели, только…
— Только — что? — нехорошо уточнил Алексей Михайлович. В голосе его был арктический холод. — Кто вас заставил? Зачем? И как? Рассказывайте по порядку.
— Я не могу, — беспомощно ответил узник. Вид у него был при этом до того несчастный и напуганный, что даже во мне проснулась жалость. — Вы не понимаете… вы не поверите.
Воцарилась тишина. Участковый сканировал внимательным взглядом Антона, тот прижался к батарее — очевидно, горячей.
Сбоку от меня раздался шорох, но я, увлеченная разворачивающимся в доме действом, только повела ухом. Мало ли каких звуков в деревне в достатке? Утка в камышах шуршит.
— Если я скажу — она меня убьет, — добавил парень. Сейчас было видно, что он моложе меня и даже Гришки, лет восемнадцать, не больше — борода толком расти не начала.
— А если не скажешь — посажу тебя лет на двадцать, — выдвинул встречное предложение участковый. И, дождавшись, пока парень проникнется ситуацией, продолжил допрос: — Кто вас надоумил? Кто она? Откуда? Из этой деревни?
— Да, — всхлипнул Антон. Он на глазах становился будто меньше, съеживаясь, лицо покраснело от слез, обильно бегущих по лицу. — Она…
В этот момент мимо меня просвистел камень, врезавшись прямиком в центр стекла. Я рухнула на землю, отшатываясь от осколков, увидела, как за забором мелькнула фигура и бросилась туда, одним махом перескочив невысокий забор. И тут со стороны дома донесся крик.
Я многое успела повидать, но от него у меня мороз прошел по коже — столько в этом тонком, девичьем звуке было животного ужаса и боли.
Бросив последний взгляд на убегающего человека, я снова взвилась в воздух, уже безо всяких предосторожностей вламываясь в дом через разбитое окно.