В эпоху, когда повторяющиеся вспышки внезапного общественного негодования являются ключом к заполнению круглосуточного новостного цикла, может показаться перебором просить, чтобы еще пару капель крови были выжаты ради освещения нашей любимой темы. Но так быть не должно. Общественность должна негодовать. В каждом осыпающемся, разваливающемся магистратском суде и в каждом протекающем Королевском суде в стране мы видим судебные эквиваленты оставленных без внимания и медицинской помощи пациентов на тележках в больничных коридорах. И каждый день это встречается стеной молчания.
Отсюда неизбежно следует, что если люди не в курсе проблемы, то от них нельзя ожидать сколько-нибудь осмысленного вклада в ее решение. А это таит в себе еще большую опасность. На фоне общественного безразличия в качестве ответа на неправильно понятые вопросы могут быть предложены и поспешно приняты ввиду отсутствия каких-либо возражений реформы вроде налога на невиновность, истинный смысл которых открывается лишь потом.
Я не обманываю себя мыслью о возможности всеобщего участия, равно как и не считаю это желательным, – реформы системы правосудия не являются материалом для телевидения в прайм-тайм или вирусных интернет-сенсаций. Но мы должны делать нечто большее, чем делаем на данный момент. С учетом интересов обычных людей, лежащих в основе судебной системы и протекающих по ее капиллярам в каждом отдельном уголовном деле, мы должны быть в состоянии проявлять чуточку больше интереса к тому, что делается неправильно и что предлагается, чтобы это исправить.
Так что же мешает? Почему правосудие, его разрушительные ошибки и мнимое их решение так мало заботит столь многих из нас?
Как по мне, так ответ кроется в трех связанных между собой факторах.
Общественное правовое просвещение
Во-первых, правовое просвещение общественности в нашей стране исторически было на отвратительном уровне. До поступления на юридический факультет в начале 2000-х о системе правосудия я не знал ровным счетом ничего, помимо почерпнутой из американского телевидения ошибочной информации. Повседневное общение с людьми говорит о том, что я такой не один. Удручающее число моих хорошо образованных друзей, являющихся профессионалами своего дела, искренне полагают, что мой рабочий день состоит в том, что я расхаживаю по залу суда с криками «протестую!», то и дело скармливая присяжным откровенную ложь, в то время как судья в длинном парике размахивает своим молотком. Из моих разговоров с людьми, не имеющими отношения к юриспруденции, складывается впечатление, что они ни на секунду не задумываются, что я могу защищать в суде действительно невиновного человека. Они даже не допускают, что с нашим уголовным правосудием может быть что-то не так, пока, конечно, они не предстанут перед судом в качестве присяжных, после чего уже начинают возмущаться похлеще моего.