Конечно, я бы мог вам в деталях описать, что произошло в следующие семь дней. О повторных письмах, отправленных мной, когда к четвергу так и не было получено какого-либо ответа. О сделанных в панике звонках в пятницу, когда требуемые доказательства так и не были мне предоставлены. О том дурном предчувствии, которое было у меня, когда я зашел в комнату прокуратуры в суде в следующий понедельник. О том, что сказал мне служащий, о тех документах, которые так и не были мне переданы, об отвращении на лице судьи, услышавшего мои жалкие оправдания. Но вы же и так знаете, к чему все идет. И наверняка можете воспроизвести слова судьи, когда тот снял обвинения, а также представить, с каким раздражением он выносил свое постановление, так как понимал, что, получи мы все доказательства, обвиняемый был надолго сел. А также, что у обвинения не было никаких вразумительных объяснений тому, почему оно, несмотря на столько предоставленных возможностей, так все и не уладило.
Я не получил ничего. Никаких доказательств. Никаких объяснений. А из-за отсутствия показаний потерпевшей и медицинского заключения было принято постановление снять с Роба Маккалока все обвинения. Он был отпущен на свободу. Признан невиновным. Коим, разумеется, он и был. Никаких обвинений против него доказано не было, и он заслуживал такого отношения, как если бы никаких противоправных действий в отношении Эми Джексон с его стороны и вовсе не было совершено. Если бы его дело рассматривали присяжные, которые, выслушав показания Эми, посчитали бы их неубедительными и вынесли оправдательный вердикт, то это было бы одно дело. Система правосудия сделала бы свое дело. Но когда дело до суда даже не дошло, и все из-за какой-то совершенно необъяснимой бюрократической ошибки, то это уже не правосудие. Точнее, это то правосудие, которое мы получаем, когда качество правосудия перестает нас волновать. Я и по сей день так и не знаю, что же произошло с тем делом. В каком-то смысле я вижу лишь часть картины. Я смотрю на все со своей колокольни и кидаюсь своими пристрастными обвинениями на основе неполной информации. Я не знаю, чья на самом деле была вина. Полиции или прокуратуры. А может, и вовсе не было никакого объяснения случившемуся. Я просто знаю, что что-то где-то пошло совсем не так, как надо. По сути, такое никогда не должно происходить, однако происходит. Причем не в виде исключений, а на регулярной основе, в делах вроде этого, в куда менее серьезных делах и даже в делах еще более серьезных.
На следующей неделе я защищал в суде женщину по имени Лаура, которую обвиняли в краже денег у находившегося под ее опекой старика. Она опустошила его банковский счет, сняв все его сбережения – почти двадцать тысяч фунтов, – и на допросе поведала полиции крайне неправдоподобную байку о том, что сделала это якобы по просьбе самого мужчины, чтобы оплачивать его повседневные расходы. К сожалению, в записанных на видео показаниях потерпевшего полиция забыла узнать очень важную деталь – подтверждение того, что этот джентльмен не давал Лауре разрешения. Очевидно, он дал как-то понять, что этого не делал, иначе никакого заявления в полицию бы не было принято. Только вот полиция забыла попросить упомянуть его об этом в своих