Мы поболтали ни о чём, вспоминали старых знакомых, Марика и его дочек, маму.
– Олечка, ты должна помириться с Ниной, – вдруг очень серьёзно сказала Эмма.
– Да брось! Не понимаю, о чём ты.
– Всё ты понимаешь, Оля. Характер у вас обеих тот ещё, но… Ты всё-таки старшая. И вы сёстры, в конце концов. Вы должны держаться вместе.
– И почему ты это говоришь мне?
– Я знаю, что ты скажешь, – упрямо продолжала Эмма. – «Вы слишком разные»? Да, возможно. Но ты просто поверь мне. Нина – твоя семья. Не бросай её. Кто будет заботиться о ней, когда…
Эта старая песня совершенно меня выбесила. Какого чёрта?!!
– Почему все считают, что именно Я её бросила?! Я что, должна была забить на свою личную жизнь и нянчиться с ней до старости, как мама? Она взрослая и должна справляться сама. К тому же это ОНА от меня отвернулась, если на то пошло!
– Не злись, – слабо проговорила Эмма, – я не это имела в виду.
– Да?! А что ты имела в виду? Я только и слышу всё время: «Нина то, Нина это»! Сначала от матери, теперь и ты туда же. Кто-нибудь хоть раз спросил, а как Я себя чувствую?
– Прости, Олечка, я просто…
– Нет! Никто не спросил! Конечно! Зачем? У меня же априори всё в норме, да? Я сильная и самостоятельная, а Нина – хрупкое создание, которое нужно непременно опекать. И делать это должна почему-то именно я. Ах да! Как я могла забыть?! Я же её сестра!
Я не выдержала, вскочила и отошла к окну. Так хотелось курить, что внутренности выворачивало. Месяц титанических усилий, чтобы бросить, коту под хвост!
– Олечка, мне кажется, что ты должна, наконец, оставить Глеба в прошлом. Сколько можно тащить этот груз на своих плечах?
– Что? – я даже повернулась. – При чём тут Глеб?
– Я серьёзно. Ты замыкаешься, отталкиваешь сестру, запрещаешь себе чувствовать. Я вижу, как ты мучаешь себя до сих пор. Так нельзя. Ты не виновата в той аварии…
– Я не хочу говорить об этом.
Нет, в самом деле. К чему опять ворошить прошлое? Ненавижу, когда кто-то начинает выражать соболезнования! Я так надёжно похоронила воспоминания в глубинах памяти вовсе не для того, чтобы их снова откапывать.
– А ты послушай ещё раз, – решительно приподнялась Эмма. – Больше тебе никто такого не скажет, а я скажу. Кого ты хочешь обмануть этим своим неприступным видом? Этим напускным безразличием и цинизмом? Себя?
– Я никого не обманываю. Я такая и есть! – фыркнула я, опять начиная злиться, потому что она вот так запросто хочет разрушить надёжное убежище, которое я выстраивала долгие годы, хочет просто взять и выдернуть наружу всю ту хорошо упакованную боль, вспоминать о которой у меня нет ни малейшего желания, ни сил.