Ловец (Мамаева) - страница 16

— Элементалями, — машинально подсказала я.

— … Вот-вот, енлименталиями, — крякнула спикерша. — Они же, собаки, наружу вырваться могли и весь корабль разворотить… Да Олафа за такое в кандалы бы и на каторгу.

Старуха выдохнула, видать, выговорилась, спустила пар и уже спокойнее спросила:

— Ну ты как, умирать раздумала?

Для меня же сказанное оказалось ушатом ледяной воды, и вместо ответа я прохрипела:

— А почему я жива осталась?

Старушня нахмурилась, поджала губы, видимо, вопрос ей не понравился.

— Расскажу все, если обещаешь не подыхать в ближайшую неделю.

Я лишь кивнула, и, видя недоверчивую гримасу приземистой и стройной, как шарик, хозяйки, для верности прохрипела «клянусь». Она же, ухмыльнувшись, развернулась и … ушла.

— А как же…

Я почувствовала, что меня надули. Наглым образом обманули, когда из-за занавески донеслось:

— Так я же не обещала, что прямо сейчас. Мне недосуг пока с тобой калякать. Скоро придут на ужин, а кормить нечем.

Зато завозившиеся у стенки пацаны потянулись и сели.

Как позже выяснилось, звали их, оказавшихся близнецами, Томом и Тимом. Семилетние, с голыми пятками и в драных штанах, чумазые. У первого только что выпали два передних зуба, второй щеголял фингалом. И оба были до жути горды этими отметинами. Им, в отличие от Фло (а именно так звали старуху) жуть как хотелось узнать что-то новое. А самым новым в этой каморке была пришедшая в себя я.

Они наперебой закидали меня вопросами: кто я, откуда, почему решила умереть (отчего и эти двое решили, что случившееся — мой добровольный выбор), и правда ли, что в синематографе жуть как интересно?

Признаться, последний вопрос поставил меня в тупик окончательно. И за него-то я и ухватилась, как за спасительную соломинку: остальные ответы заставляли бы вспомнить о предательстве и смерти.

— А почему у меня спрашиваете про синематографический театр?

Тим авторитетно шмыгнул носом:

— Так когда тебя принесли только, сразу стало ясно, что ты из богатых… А они, знамо дело, по синематографам-то точно шляются… — а потом он почесал макушку и солидно добавил: — К тому же простые люди так не разговаривают.

Видимо, под «простыми» пацан подразумевал себя.

— А как надо? — просипела я, решив поддержать разговор. Смысл лежать, таращась в потолок и перебирая в голове воспоминания, от которых было легко сойти с ума, не хотелось. Уж лучше терзать свои связки и горло, чем душу.

— Если уважаешь человека, зачем ему в лицо «вы» говорить? — недоуменно, словно я спросила сущую глупость, удивился малец. — Вон, я Тому, — тут он ткнул пальцем в молчавшего близнеца, — никогда не скажу «вы». И друзьям, и даже ба, всегда говорю «ты». А все потому, что я их у-ва-жа-ю, — протянул в заключение он.